Психи

- На сегодня все, - выдохнул мужчина, закрывая скучную, протертую папку.

- Спасибо, – очередным неживым хором ответили разноплановые пациенты.

Дело было в обычном психиатрическом центре, окруженном красивым вишневым садом. Если говорить точнее, то в круглой и довольно старой комнате для групповой терапии. Он, будучи врачем в данной клинике, должен еще успеть сделать вечерний обход по четырем палатам.

Он вышел из комнаты последним, в очередной раз был погружен в свои тяжелые, пропитанные унынием мысли. Во-первых, ему пришлось перенести свидание. Раз в пятый, наверное. Мужчина чувствовал, что назревает ссора, но судьба от этого не становилась милосерднее. Может, пора смириться и забыть об этой девушке?

Во-вторых, его перешедший все границы дозволенного друг. Хотя, другом его назвать сложно. Так, единственный человек из этой больницы, с которым он с неохотой, но общается. Этот «друг» опять сбежал с работы пораньше и попросил отмазать его. А ,может, следует рассказать о его встрече с двумя наиглупейшими созданиями, которые забрали его от больницы?
И в-третьих. Ему снова достались четыре наисложнейших и пренеприятнейших пациента. Пожалуй, вся больница знает об их неадекватности. Хотя, это же психиатрическая больница, как-никак.

Первой на очереди была Амелия. Подлинное это имя, придуманное, есть ли у этой девушки фамилия, нет, – никто не знал.

Доктор медленно и с очевидным нежеланием открыл белую дверь. Пред ним предстала комната, вселяющая в сердца тревогу и безнадежность, жизнь в которой не представлялась возможной. И все же в ее глубине у окна, с внешней стороны закрытого крашенной решеткой, стояла довольно высокая девушка с бесцветными, прямыми и абсолютно сухими волосами, единственная постоялица убогой палаты. На скрип открывающейся двери она обернулась и несколько мгновений безразлично вглядывалась в вошедшего глубокими, чистыми серыми глазами.

- Ты! – безразличие в ее облике мгновенно сменилось на гнев.

- Как Вы себя чувствуете? – он уже привык игнорировать враждебное отношение девушки к себе.

- А как чувствует себя посланник Божий, не способный передать свои сведения Отцу? Как чувствует себя ангел, тормозящий по очередной человеческой прихоти своих братьев и сестер? Вы понимаете? Нет, конечно же нет! Вы слепы, Вы упрямо не хотите быть зрячим! – монологи Амелии с каждым его приходом становились все яростнее и бессмысленнее, но суть их, в целом, не менялась.

- Есть жалобы? – он давно перестал отвечать на ее выпады, сохранять маску безразличия стало частью его рутины, очередной повседневной обязанностью…

- Я ангел, рожденный летать! Дайте же мне полетать! Дайте! - она продолжала говорить быстрее и громче, но он перестал ее слушать.

- Успокойтесь, все будет хорошо, - он сказал это по наитию. Сейчас мужчину волновало лишь страдание на лице девушки, ее бесконтрольные эмоции и мучения, доставляющие ему удовольствие. Вся его скучная и весьма бессмысленная жизнь, построенная на лечении неизменных пациентах, чьи души навсегда заточены в стенах безумия и страха, была построена на наблюдениях за человеческим бессилием. Сначала ему это не нравилось… Хотя нет. Ему всегда это нравилось. Он пошел в психиатрию ради этого. Быть палачом человеческого счастья, наслаждаться сладостью чужого одиночества – вот вся суть его существования, его исполнившаяся мечта, от которой его иногда отвлекала обыденность.

Он вынырнул из своих мыслей. Ему пора дальше, вечерний обход только начался. Настроение мужчины начало подниматься, и он, слегка улыбаясь, покинул первую палату и направился в следующему пациенту.

Следующим на очереди был Ник. Его истории, так же, как и прошлого других пациентов, никто не знал. Около двери мальчишки, а иначе Ника назвать было трудно, он почти не медлил, предвкушая нечто веселое.
На шаткой и узкой кровати, покрытой затасканными наволочками, лежал синеволосый парень лет семнадцати. Сперва могло показаться, что он спит, но уже буквально через секунду его зеленовато-желтые глаза распахнулись и метнулись к двери. Увидев доктора, Ник скорчил гримасу отвращения. А может, неприятного удивления. Кто знает?

- Хотел бы я сказать, что с тобой уже не о чем разговаривать, а гниение твоего жалкого мозга не обернуть вспять, но язык не повернется. Главное, что не понятно, почему ты? И почему не спросили моего мнения?

- Как Вы себя чувствуете? – мужчина подавил улыбку. Ответы этого мальчишки всегда были край не интересны и… пожалуй, необычны.

- Подобно живой крысе, запертой в клетке с дохлыми себе подобными.

А, и еще. Как жнец, которому посмели приказывать, даже не спросив, согласен ли он на это. Ой, подожди ка… Точно! Ведь я и есть жнец, кому посмели указывать! Слушай, доктор, не хочешь выпустить меня отсюда, пока еще не поздно? Отчасти и для тебя стараюсь, между прочим.

Мужчина чуть не рассмеялся. Он знал, что этот синеволосый пациент поднимет его настроение. Этот мальчишка всегда ставил себя выше других, не говоря уже о том, что считал себя богом смерти. Но сегодня его речи изменили направление, и главным предметом неприязни был даже не он, доктор, а какой-то третий участник конфликта. Но он тут же отогнал эти мысли. Невозможно. Данный пациент был полностью изолирован от остальных. Только если врач какой-то… да неважно. Главное, мальчик ненавидит, когда его игнорируют. И он всегда этим пользуется.

- Есть жалобы?

- Да ты вообще меня слушаешь?! Дофига у меня жалоб! Я жнец, я подчиняюсь самой смерти и только ей! Ты лишь жалкий человек, труп с крупинкой души, которую не помешало бы вытащить из твоего тела! А еще… - Ник, как мужчина и надеялся, вспылил.

Немного послушав гневную речь мальчишки, он вышел из палаты. Подобное отношение к своему неподражаемому монологу Ник стерпеть не мог, поэтому постарался, чтобы его бессильная и полная наивной ненависти речь сопровождала доктора по пустынным коридорам потрепанной больницы.

Следующая дверь вела в палату Джастина. Напустив на себя безразличный вид, доктор вошел в третью палату.

На неудобном металлическом стуле, сохраняя при этом легкую непринужденность и слегка навязчивую элегантность, сидел мужчина лет 30 и читал книгу, взятую у кого-нибудь из наивных медсестер или снисходительных врачей. Пушистые темно-русые волосы обрамляли лицо, начисто лишенное малейшего намека на эмоции. Доктора всегда раздражало безразличное поведение данного пациента, но сегодня он решил хорошенько постараться и вывести из себя Джастина.

- Как Вы себя чувствуете?

- Я голоден. Все души здесь протухли, поэту давиться ими я не собираюсь. Вас, пожалуй, уже можно назвать интересным. У вас есть особая низость, крайне интересный способ получать удовольствие, - Джастин широко улыбнулся доктору; голос его звучал тихо, но будто пронизывал насквозь холодом и хищным интересом; кроваво-винные глаза блестели. – Но Вы мне недоступны. К сожалению, самый сладкий десерт мне не достанется.

Он даже растерялся. Первый на его памяти пациент, да и вообще человек, который раскусил его необычные пристрастия. Хотя это даже развеселило его. В этих глазах, за завесой насмешки, сквозило мучение, пусть и похожее на неутомимую жажду, но все же истинное страдание.

- Есть жалобы?

- А это что? – тон выдавал раздражение Джастина, обычно сохранявшего спокойствие.

На сей раз доктор даже не пытался скрыть смешок. Даже самые сильные пациента ломаются здесь!
Он вышел из палаты. Остался последний пациент, самый трудный и непредсказуемый, но наиболее веселый.

Он некоторое время собирался с силами. Настроение было приподнятое, но впереди ждало некое препятствие. Виолетт. Этого пациента здесь не любят. Он сам пришел в больницу, чернильно-черные волосы закрывали темные глаза, персонал шарахался от хищной усмешки.

Мужчина задумался. Может, просто зайти в кабинет, забрать вещи и… Но нет. Ни планов, ни дел, ни желания общаться. Он все-таки решился.
Почти бесшумно он открыл дверь. Казалось, что Виолетта здесь и не было до появления доктора.

— Вот и Вы пожаловали в мои покои, — настоящий зловещий шепот. Виолетт медленно покидал темный угол, выходя на центр комнатки. Однако доктор почти не смутился.

— Как Вы себя чувствуете?

— Как Бог. Да я им и являюсь. Сегодня все решиться. Все займут свои места, и тогда… Но не буду портить сюрприз, — Виолетт прикрыл глаза, будто получает от этих слов небывалое удовольствие.

Садист. Он в этом уверен. Похуже его. Но главное не подавать виду. Все хорошо. И настоящий Бог здесь он. Ему решать, что ждет Виолетта, что ждет всех его пациентов! Но он отвлекся.

— Есть жалобы?

— Что Вы! Доктор, главное, чтобы у вас их не было. Не портите мой праздник. Да что там — Ваш! Вы, наконец, снимите оковы! Недолго ждать, только потерпите, — теперь Виолетт смотрит прямо на него. Прямо в душу. Видел все тайны. Раскрывал все секреты. Не чтя нормы морали, залез в самое сокровенное. Память. Мечты. Все, что было. Без остатка. До последней малюсенькой мысли.

Он содрогнулся. Жуть. Развернувшись на каблуках, он немедленно вылетел из палаты. Скорее в кабинет. Подальше от этих ужасных глаз. Подальше от всех и всего.

Доктор заполнил истории болезней, разобрался с важными бумажками, отделил макулатуру от документов. Сейчас ему хотелось лишь одного: дойти до своей пустой и неуютной квартирки и забыть о прожитом дне, одном из многих, но самом неприятном – и непонятном – в его жизни.

Он схватил портфель и быстрым шагом направился к выходу. По идее, доктор не был единственным человеком в лечебнице, но в коридорам ему не встретилась ни одна живая или мертвая душа. Шаги гулко отдавались в коридоре, создавая напряжение в воздухе. Быстрее, подальше от этих стен, полов, дверей. Он почти выбежал из здания больницы.

Но доктор так и не успел спокойно выдохнуть. Из темной гущи сада до него долетал легкий шепот, приглушенное потрескивание. Он отчаянно забился, стараясь сопротивляться неожиданному желанию пойти на звуки, но непонятное стремление победило разум, и доктор свернул с аллеи. Вскоре, пройдя несколько деревьев, он вышел к небольшой полянке, о существовании которой раньше не знал.

До этого дня доктор искренне считал, что в его серой и весьма скучной жизни его ничто не удивит. Как же он ошибался! Источником потрескивания оказалась пентаграмма, выжженная прямо в центре лужайки. На четырех концах звезды возвышались темные фигуры.

- Займите свое место, - прошелестел вкрадчивый голос Виолетта.
Теперь он узнал и три другие фигуры. Амелия. Ник. Джастин. Свое место? Он не успел понять смысл этих слов, как его тело само подошло к пятому незанятому углу пентаграммы.

- Сегодня вы познаете все. Сама судьба свела нас всех. Готовьтесь. Сегодня ваш праздник! Сегодня День Вашего Прозрения! – Виолетт начал свою речь, постепенно оглядывая присутствующих. – Всем вам что-либо мешало Видеть. Ангел. Жнец. Демон. Человек. Столько же причин: крылья, коса, бездушие, врожденная слепота и глупость. Сегодня вам откроется новый мир. Прозрейте, я прощу вас!

И доктор почувствовал, как приподнялась завеса. Внезапно ему стало весело. Он еле сдерживал улыбку, смех. Боже, каким же он был ничтожным. Они все были. Они видели то, что им показывали, что они сами желали видеть. Закрыв глаза, они, сами тому помогая, ослепли. И им это нравилось. Они давились горькой ложью, наслаждаясь вкусом. Радовались своей тупости и незрелости. Боялись страха, живя в нем. Господи, какие же они, мы все, убогие. Считаем себя вершиной эволюции, не понимая значения этого слова. Он больше не мог. Он рассмеялся. Долго, бешено, оглушая себя. Вот он – слепец, лжец, кретин. До смешного. И он смеялся. И завеса окончательно пала. Он Прозрел.