34. История любви. Консьержери

Глава 34

КОНСЬЕРЖЕРИ

Арестованные вместе с конвоирующими их гвардейцами прошли под низкий мрачный свод тюрьмы Консьержери. Вход в тюрьму соединялся длинным коридором с Дворцом Правосудия, где только что закончилось бурное заседание революционного трибунала.

Они шли по длинному полутёмному коридору тюрьмы. Под ногами был грязный пол, сверху нависал низкий сырой потолок, на стенах горели прикрепленные к ним чадящие факелы.

Несмотря на мрачную обстановку, Дантон казался очень оживлённым.

- Вот увидите, - сказал он, обернувшись к друзьям, - завтра они или дадут нам свидетелей, или им придётся признать своё поражение. Народ за нас.

- Не будь столь наивным, Жорж, - тихо ответил Эро после небольшой паузы, - живыми нас уже не отпустят.

- И всё-таки, у меня появилась слабая надежда, - проговорил шедший за ним Демулен.

Эро обернулся и внимательно посмотрел ему в глаза.

- Умирать обнадёженным гораздо тяжелее, Камилл, - сказал он. - Лучше сразу оборвать все ниточки, которые связывают сердце с этим миром. И я уже это сделал, но...

- И что же? - засмеялся Дантон, - мы тебе помешали?

- Не знаю... - признался Эро, - но на какое-то мгновение даже у меня появилась робкая надежда.

- Кстати, та симпатичная рыжая девчонка в первом ряду, - засмеялся Дантон, - ты заметил, Эро, она всё время строила тебе глазки.

Де Сешель улыбнулся.

- Я больше смотрел на выражение лиц Эрмана и Фукье.

- У Фукье под конец стало такое лицо, как будто он съел целый лимон без сахара, - заметил Камилл.

- Это точно! - весело подхватил Дантон.

- Стоять! - грубо скомандовал гвардеец, и арестанты остановились.

Другой гвардеец, гремя ключами, открыл дверь первой камеры и впихнул туда Лакруа, Вестермана и Филиппо. Дверь с грохотом закрылась.

Пройдя вперед, он загремел ключами у следующей двери.

- Заходите сюда! - крикнул он заключенным.

Первым в камеру вошёл Эро, за ним Дантон, Камилл и Фабр д'Эглантин. Дверь с грохотом захлопнулась за ними, и они услышали скрежет поворачивающегося в замке ключа.

- Ну и могила! - проворчал Дантон, втянув голову в плечи и оглядывая помещение, - как можно запихивать сюда ещё живых людей?!

Камилл невольно вспомнил прежнюю тюрьму "Люксембург", которая по сравнению с этой, казалась почти раем. Там хотя бы были кровати. Здесь их роль выполняли брошенные у стены прямо на пол грязные матрацы. Сверху кое-где на них лежала солома, тоже не первой свежести. На одной из стен, почти на стыке с потолком, виднелось крошечное зарешеченное оконце. Никакой мебели в камере не имелось вообще.

Эро подошел к одному из матрацев и нагнувшись, дотронулся до него рукой. Откуда-то из-под соломы с писком выскочила довольно крупная крыса и молниеносно скрылась в углу.

- Да-а, - протянул Эро, - и здесь нам придётся провести остаток сегодняшнего дня и всю ночь.

- Чёрт побери! - воскликнул Дантон, - неужели не могли найти камеры получше? Это же настоящее издевательство!

Камилл молчал, чувствуя себя совсем подавленным.

- Ну, видишь, Жорж, они считают, что для людей, приговоренных к смерти, подойдут любые условия, - усмехнулся Эро.

Он ещё раз проверил матрац на наличие крыс, потрогав ногой, затем устало сел на него и прислонился спиной к стене.

- По правде говоря, мне уже всё равно.

- И мне тоже, - подал голос Фабр д'Эглантин.

Он был очень бледным и, похоже, с трудом держался на ногах. Вытерев пот со лба, Фабр добрел до одного из матрацев и буквально рухнул на него.

- Наверное, опять лихорадка началась, - тихо сказал он, - заболел еще пару дней назад в "Люксембурге", с утра было получше, а сейчас вот опять.

- Попробуй подремать, - проговорил Эро.

- Здесь должен быть тюремный врач, - заметил Демулен.

- Камилл, не будь столь наивным, - буркнул Фабр, - зачем мне врач, когда на днях сам доктор Гильотен займется моими горловыми венами. А я так устал, что, честно говоря, мне уже всё безразлично... Скорей бы всё это закончилось...

Он отвернулся к стене и затих.

- Не поддавайтесь унынию! - воскликнул Дантон, меряя шагами камеру. Он был похож на рассерженного дикого быка, посаженного в тесный загон. - Ещё ничего не решено.

Камилл подошёл к Эро и присел рядом с ним на матрац.

- Как ты так держишься, Эро? - спросил он. - Неужели тебе совсем не страшно? А я... я не могу... кажется, все мои силы закончились сегодня в трибунале. А когда думаю про Люсиль и сына... что больше никогда их не увижу, то едва сдерживаю слёзы...

- И ты туда же, Демулен?! - воскликнул Дантон, услышав эти слова, - не хнычь, как маленький мальчик! А твоя Люсиль... завтра мы выиграем в трибунале, а уже ночью будешь с ней спать.

Он засмеялся. Но его оптимизма никто особенно не разделял.

В конце-концов, Дантон также сел на соседний матрац и умолк.

- Я же живой человек, Камилл, - тихо ответил Эро, - просто стараюсь не показывать свои слабости. А ведь моя Адель находится сейчас в такой же страшной камере, как и мы здесь.

Она в Ла Форс. - Эро тяжело вздохнул, - я больше всего боялся, что ее будут судить вместе со мной и обвинят в соучастии в этом же "заговоре". Но слава Богу, о ней пока забыли.

- Будем надеяться, - кивнул головой Демулен.

- А еще... - Эро устало прислонился спиной к стене и посмотрел на Камилла.

И на мгновение за обычно спокойным взглядом серых глаз Эро, Демулен увидел боль и тревогу, - еще, я думаю о Франсуа... о том, что так и не попрощался с ним. Он будет меня искать, но больше уже никогда не увидит.

- Это тот мальчик, с которым ты играл в мяч в "Люксембурге"?

Эро кивнул.

- Его мать скорее всего казнят, мальчик останется сиротой... если вообще выживет.

Эро на мгновение замолчал.

- Я написал о нём в последнем письме, которое попросил передать моей матери, еще там, из "Люксембурга". Надежды нет, конечно, но всё таки...

- Эх, Эро, Эро... - проговорил Камилл, - ты всегда всем помогаешь. И даже сейчас пытаешься помочь, когда сам...

- Увы, Камилл, увы, - де Сешель улыбнулся ему в ответ, - за что и поплатился, как и ты. Сочувствие к врагам республики и "подозрительным" - что может быть хуже? Даже, когда этому "подозрительному" всего шесть лет.

***

В то же самое время очередное заседание Комитета общественного спасения, располагавшегося в павильоне Флоры, подходило к концу. Члены комитета уже собирались уходить, как вдруг неожиданно было получено письмо из трибунала, требующее срочного ответа.

- Попрошу всех остаться! - сухим, но в то же время властным голосом проговорил Робеспьер, поправляя очки и приглаживая рукой свой и без того аккуратный парик. - Только что получены последние известия о ходе судебного разбирательства над Дантоном и его сообщниками.

- Ну, читай же вслух, Максимилиан! - нетерпеливо бросил Кутон. - Что там?

Его ноги последний год были парализованы, и передвигался он с помощью инвалидной коляски. Несмотря на всё это, Кутон являлся одним из самых влиятельных участников Комитета. Сен-Жюст, сидящий за длинным столом напротив Робеспьера, слегка нахмурил брови, наблюдая за изменением выражения лица Неподкупного по мере того, как тот читал текст.

Робеспьер сначала сам молча прочитал письмо, которое было небольшим. Его тонкие губы искривились, а левая рука, лежавшая на столе, непроизвольно сжалась в кулак.

Эти изменения его поведения, конечно же, не остались незамеченными.

- Что там, Робеспьер? - настороженно спросил Колло д’Эрбуа.

- К сожалению, не могу назвать новости из суда хорошими, - каким-то скрипучим, видимо от волнения, голосом, ответил Робеспьер.

Слушайте, это пишет Эрман, председатель трибунала.

Он начал читать письмо вслух.

"Страшная буря разразилась с самого начала заседаний. Обвиняемые требуют, чтобы выслушали их свидетелей. Они взывают к народу, полагая, что их требование не удовлетворяется. Несмотря на твердость общественного обвинителя, мою и всего трибунала, их настойчивые требования препятствуют заседанию, и они громко объявляют, что не замолкнут, пока не допросят их свидетелей или не издадут формальный декрет. Слушание дела пришлось прервать и отложить до следующего дня, так как продолжать его не было никакой возможности. Поэтому мы просим определенно указать, как нам завтра действовать по такому их требованию, так как судебный порядок не дает нам никакого повода к отказу."

- Дьявол! - вырвалось у Колло д’Эрбуа.

Остальные участники Комитета тоже выразили неудовольствие, каждый по-своему. Только один Сен-Жюст сидел молча, с совершенно непроницаемым лицом.

Робеспьер выждал паузу и приподнялся из-за стола. Сдвинув на лоб очки, он окинул коллег своим строгим пронзительным взглядом:

- И что же мы будем делать, граждане?