05. Белая лилия, алая роза

Несмотря на серьёзную рану и скудное питание, молодой организм всё-таки брал своё. Лоран довольно быстро пошёл на поправку. Минула первая декада сентября. Страшные волнения постепенно стихли, и город как-будто бы немного успокоился. Но многие понимали, что это - всего лишь временное затишье перед очередной бурей. И, возможно, ещё более страшной. Но пока открылись многие, прежде закрытые лавки. Возобновилась торговля. После разгрома нескольких булочных, цены на хлеб стали как будто бы ниже. Но длинные, изнуряющие очереди никуда не исчезли. За хлебом стояли теперь иной раз и по шесть часов.

Парижская коммуна, возглавляемая Эбером, требовала введения максимума цен на ряд продуктов и в первую очередь, на муку. Правительство же, большинство в котором занимали представители умеренной партии жирондистов, с введением максимума не спешило, полагая, что это приведёт к черному рынку и ещё большей спекуляции продуктами.

Однажды вечером, Жанна вернулась домой очень поздно, едва не падая с ног от усталости. После рабочего дня она около пяти часов стояла в очереди за хлебом.

- Сегодня было какое-то сумасшествие, - тихо сказала она Лорану, - прямо в очереди две женщины упали в обморок. Одна была с грудным ребенком на руках. Мы все стояли дольше, чем обычно. Слава Господу, я успела купить хлеб, но почти сразу за мной, он закончился.

Булочник вышел на улицу и стал кричать, что хлеб закончился, и чтобы люди приходили завтра. Поднялся страшный шум, несколько парней подняли с мостовой булыжники и стали бросать в окна лавки, требуя отдать им хлеб. Они кричали, что булочник его спрятал. Я не стала дожидаться, что будет дальше, и побежала домой. Тем более, что одна из женщин, попыталась вырвать у меня из рук хлеб. И вот, - Жанна сняла с головы и с грустью показала Лорану порванный чепец, - она схватила меня за волосы.

Я еле вырвалась. Народ как будто обезумел. Больше всего я боялась, что они отнимут хлеб. Но к счастью, мне удалось принести его домой. Больше одной буханки в руки не дают, - Жанна подняла на Лорана большие серые глаза, - Но она большая, нам хватит надолго.

- Это не дело, Жанна, - Лоран посмотрел на лежащую на столе буханку ржаного хлеба и отвернулся.

- Что? - Не поняла девушка.

- То, что ты и работаешь, и достаешь еду на двоих, а я сижу здесь и ничего не делаю.

- Но, Лоран... тебе опасно выходить, - проговорила Жанна.- Не надо было мне всё это тебе рассказывать.

Но я просто не удержалась, прости.

- Нет, Жанна, хорошо что ты всё это рассказала, - Лоран слегка обнял её за плечи, - Да и я же не слепой, сам вижу, что происходит в городе... и во всей стране.

Он отошёл к окну. Уже почти совсем стемнело, был поздний вечер. Жанна потянулась за огарком и зажгла свечу. Маленькое дрожащее пламя скупо осветило подвальчик, бледное лицо Лорана, стоявшего у окна.

- Я думаю, Жанна, - начал он, - нет, я решил... завтра я ухожу отсюда. Найду себе другое жилье, чтобы не стеснять тебя дальше. К тому же ты подвергаешься большой опасности. Если кто-нибудь узнает, что у тебя скрывается сбежавший из тюрьмы аристократ, тебя обвинят в соучастии врагам республики.

- Нет! - вдруг воскликнула Жанна.

Этот крик как-то непроизвольно вырвался у нее, опередив остальные мысли.

- Не уходи, Лоран, - быстро продолжила она, - там ты погибнешь. И ты меня совсем не стесняешь, я даже рада, что смогла тебе помочь, и что теперь ты здесь живёшь. Не уходи. И ещё, - девушка подняла на него глаза, и Лоран впервые увидел, какие они большие и красивые, светло-серые, ресницы длинные и густые, а на подбородке была небольшая милая ямочка.

- Ещё... ты обещал научить меня читать. Вот, - быстро выдохнула Жанна, как последний довод. - А обещания надо выполнять.

И тут она, как будто устыдившись своего порыва, опустила глаза. Лоран подошёл к ней, осторожно взял за руку.

И Жанна почувствовала, как от его прикосновения, к щекам опять прилила кровь.

- Хорошо, Жанна, - он слегка улыбнулся ей, - Ты очень смелая девушка. Я останусь и научу тебя читать, как и обещал. Только я должен найти работу. Пойми, мне тяжело жить за твой счёт.

- Но... - начала девушка.

- Никаких "но". Помнишь, как ты мне это говорила? Не спорь, Жанна. Завтра я попробую подыскать хоть какую-то работу.

- Лоран, это очень опасно, - опять вырвалось у девушки.

- Ну, ничего, - Лоран улыбнулся ей, - в одежде твоего брата, да ещё с многодневной щетиной, - он провёл рукой по своей небритой щеке, - меня вряд ли примут за кого-то из знатного рода.

- Как знать, Лоран, - грустно вздохнула Жанна.

Но она видела, что парня ей не переубедить.

На следующий день у Жанны был выходной. Последнее время вынужденные выходные были всё чаще и чаще, осторожная мадам Буллье опять закрыла лавку, и рано утром Жанна уже вернулась обратно.

- Ну вот видишь, Жанна! - воскликнул Лоран, - значит сам Бог велел, чтобы я пошёл искать работу.

- У тебя же нет документов, - быстро сказала Жанна, - что ты скажешь, если тебя остановят гвардейцы?

- Скажу, что потерял. Или, что их украли.

- Я боюсь, Лоран, - прошептала Жанна.

Лоран уже шёл к двери, и на пороге она незаметно сунула ему в карман несколько су и перекрестила.

- Зачем это? - нахмурил брови Лоран, вытащив из кармана монетки.

- Пусть будут, - проговорила Жанна, - мало ли что.

- Ну... хорошо, - согласился Лоран, порывисто обнял её за плечи и шагнул за порог. И уже закрыв за ним дверь, Жанна поняла, что если он не вернётся, ей будет очень больно.

***

Лоран шёл по парижским улицам, совсем не представляя, где можно найти хоть какую-то работу. Он сунулся было в какую-то обувную лавку, но сапожник быстро дал ему понять, что в помощниках не нуждается. То же самое было ещё в нескольких местах, и Лоран начал уже отчаиваться. Проходив по городу около полутора часов, он вдруг сам не заметил, как ноги сами несут его к знакомой с детства улице. Той, где стоял большой особняк, в котором жила его семья.

- Я только взгляну ненадолго и всё, - говорил себе Лоран и шёл всё быстрее и быстрее, засунув руки в карманы и нагнув голову.

- Да здравствует республика! - кто-то гаркнул у него над самым ухом, и Лоран вздрогнул от неожиданности.

На него, пьяно улыбаясь, смотрело красное лицо какого-то санкюлота.

- Свобода, равенство и братство, - продолжил санкюлот, - или... - он вопросительно посмотрел на Лорана и хохотнул.

- Или смерть, - закончил Лоран знаменитый лозунг революции и отвернулся.

- Правильно, братишка, - опять хохотнул его неожиданный собеседник и дружески хлопнул Лорана по спине. К счастью, он отвлёкся на какого-то другого прохожего, и Лоран быстро свернул за угол. Он прошёл ещё немного, а вот уже перед глазами поплыла знакомая ажурная решётка их особняка. Лоран остановился и вытер появившиеся в углах глаз слёзы. Но он всё равно шёл вперёд. Как-будто можно было оказаться в той, прежней жизни, когда родители и младшая сестра были ещё живы. К страшной реальности его быстро вернули высокие покореженные ворота с выломанным замком, теперь распахнутые настежь. В саду никого не было, Лоран быстро вошёл внутрь, сделал несколько шагов по присыпанной гравием дорожке.

Посмотрел на дом, и как-будто что-то тяжёлое больно ударило его в сердце.

Их особняк, когда-то такой красивый, белого цвета, с изящными колоннами, теперь был темный от копоти, с выбитыми окнами. Они тоскливо темнели, как слепые глаза. Дом был разграблен и сожжён. Лоран не стал заходить внутрь, было слишком тяжело. Да и ясно, что из особняка уже вынесли всё ценное, что можно было вынести. Иначе здесь была бы охрана.

Неожиданно сильно заболел бок. Лоран прижал руку к ране и обошёл вокруг дома, стараясь сдержать слёзы.

В памяти сразу же всплыли страшные картины - убийство отца... это случилось вон там, на уличной мостовой, у самых ворот. Плачущая сестренка. Бледная испуганная матушка. И как их вывели из дома и повели, тыкая в спину и отпуская грубые шутки. Повели в тюрьму, где матушка и сестра приняли смерть, а он...

- А что я? - сам себя спросил Лоран, - Почему я остался жить? И зачем?

И он в очередной раз пожалел о том, что его не убили там же, во дворе тюрьмы. Теперешняя жизнь потеряла всякий смысл.

Лоран опустил глаза, и неожиданно увидел какую-то небольшую книжку, валяющуюся на траве. Он поднял её.

Уголки страниц были слегка обуглены, это был томик стихов Гёте, непонятно как уцелевший. Книгу, видимо, вышвырнули из окна, когда рылись в их имуществе. Лоран засунул книгу за пазуху и быстрым шагом пошёл к воротам. Прошлая жизнь была полностью разрушена.

И казалось, он понял это только сейчас.

Лоран чувствовал себя совершенно опустошённым. Он шёл обратно, сам не понимая, зачем вернулся к их дому.

Мало того, что это было очень опасно... но и невыносимо больно. И эту боль он чувствовал физически, зажимая рукой бок, который опять начал болеть. Но даже физическая боль была ерундой по сравнению с тем, что происходило сейчас в его душе. Нужно было как-то успокоиться. И думая об этом, он незаметно для себя, зашёл в небольшую таверну.

- Стакан красного вина, гражданка, - глухим голосом проговорил Лоран продавщице, бросив на прилавок несколько монеток.

Через минуту перед ним появилась кружка с дешёвым вином.

- На здоровье, гражданин, - грубоватым голосом сказала продавщица, вульгарная рыжеволосая женщина. - Что-то неважно ты выглядишь. А... что-то стряслось?

- Нет-нет, - Лоран покачал головой. - Просто устал сегодня.

- А-а, ясно, - она хрипло засмеялась. - Ну винцо-то усталость хорошо снимает. Так что пей и не робей.

Лоран кивнул ей и, взяв кружку, сел за самый дальний, и как ему казалось, неприметный столик в углу. Но это действительно, только казалось. Едва Лоран сделал несколько глотков вина, пытаясь немного успокоиться, он вдруг услышал грубое:

- Не помешаю?

И, не дожидаясь ответа, напротив него за столик плюхнулся здоровенный детина лет тридцати. Он был уже не совсем трезвый и вероятно по этой причине и искал себе собеседника. Лоран посмотрел на него - широкое грубое лицо с резкими скулами, небольшие глазки под густыми бровями, торчащие в разные стороны жесткие волосы. На голове был неизменный знак патриота и убежденного республиканца - красный колпак. В руках он держал наполовину пустой стакан с вином.

Детина в свою очередь уставился на Лорана.

- Ну что, гражданин, - захохотал он, - видок-то у тебя совсем унылый. А я вот радуюсь, - он отхлебнул из стакана и икнул, - Был вчера в якобинском клубе.

Сам гражданин Марат там выступал, да-а, - он кивнул головой, поймав настороженный взгляд Лорана, - а как выступал, Бог мой! Ты слышал раньше гражданина Марата? - детина вдруг резко перегнулся через стол, приблизив своё лицо почти вплотную к Лорану, - слышал, а?

Тому не оставалось ничего, как утвердительно кивнуть.

- Добро, - детина удовлетворенно кивнул головой, - но вчера... я до сих пор вспоминаю его слова. Бог мой! Как он сказал, что давно пора снести голову жирному Капету и Антуанетте, этой австрийской шлюхе. А вслед за ними снести еще пять тысяч голов аристократов. Да что там пять... десять тысяч... или сто. Он так и сказал - сто тысяч голов! - всё больше распаляясь воскликнул детина, - столько, сколько понадобится для победы революции! А, гражданин! Ну не молодец ли, Марат! Да он единственный, кого по праву называют другом народа. Ну, пожалуй, ещё гражданин Робеспьер. А не эти трепачи-жирондисты в правительстве. Они только мелют языками и ничего не делают. А гражданин Марат прав!Он сказал, что только гильотина спасет и очистит Францию от дурной крови. Ну, за кровопускание! - Он потянулся со стаканом к своему собеседнику.

Лорана явственно передернуло. Он поставил свою кружку на стол и посмотрел в глаза детине долгим холодным взглядом.

Возникла небольшая пауза.

- А ты что же, - как-то обиженно и зло процедил патриот, - не хочешь за это выпить, значит? Может, ты и с гражданином Маратом не согласен? - он повысил голос.

Лоран встал из-за стола и направился к выходу, проклиная себя за то, что вообще зашёл в этот кабак. Но от навязчивого собеседника было не так-то легко избавиться. С грохотом отодвинув стул, патриот пошёл за ним. Лоран уже вышел на улицу и успел свернуть за угол. К счастью, здесь оказался небольшой двор, и он подумал, что может быть, всё-таки получится скрыться. И почти сразу же почувствовал, как его горло сжимает чья-то грубая рука. В лицо дыхнули перегаром.

- А ты не из бывших ли, часом? - злобно прошипел ему в лицо нагнавший его собеседник, - больно уж ты морщишься от моих слов. Да и лицо у тебя что-то на простого работягу не похоже. Из бывших аристо, да? - он ударил Лорана в лицо. Удар был мощный.

Лоран чуть не упал, но всё-таки удержался на ногах. Только сплюнул кровь, наполнившую разбитый рот. Детина занёс кулачище для следующего удара, но Лоран опередил его и с силой ударил сам. В этот удар он вложил всю свою боль и злость. Ему помогло то, что детина был уже прилично пьян, он потерял равновесие и качнувшись и взмахнув руками, упал на бок. Не дожидаясь, пока он встанет, Лоран повернулся, чтобы успеть убежать... и неожиданно его оглушила странная тишина. Он всё-таки обернулся. Детина лежал совершенно неподвижно, а его правая рука была откинута назад и как-то не естественно вывернута. Так, как не бывает у живых людей. Голова была повернута в сторону, и Лоран увидел, что под его виском медленно расплывается лужа темной крови. Глаза были открыты и неподвижны. Лоран нагнулся и увидел, что левым виском он упал на торчащий из земли острый камень. Смерть, видимо, наступила мгновенно.

"Упокой, Боже, его душу", - подумал Лоран. Он быстро нагнулся к мёртвому, нащупал его карман. Там было несколько монет и бумажное свидетельство на имя некоего Анри Лекруа, республиканца и участника Якобинского клуба. Монетки Лоран не тронул, а документы, немного подумав, засунул к себе в карман.