Несносные привычки Бернарда Дюпре

Фантазия по картине Франсуа Гримзона «Балагур"


У Бернарда Дюпре было, по последним подсчётам, шестьдесят четыре несносные привычки. Его другу Огюсту Дюжарден-Журдену более всего досаждала семнадцатая: что-либо рассказывая (при этом перебив рассказ Огюста - несносная привычка № 1!), Бернард начинал размахивать руками и обязательно переворачивал бокал с вином; да так ловко, что ещё ни разу не перевернул на свои брюки, а исключительно всегда на брюки соседа.

Вот и сейчас всё произошло, как обычно.

Друзья сидели в кафе на улочке Рабле (они всегда заходили только сюда, потому что это было единственное место, куда Бернарда пускали с ружьём, а он, когда его ни встреть, всегда шёл с охоты)), взяли бутылочку вина, и уже первый бокал свёл тесное знакомство с новыми брюками Огюста.

- Тысяча извинений, дружище! – ничуть не конфузясь, воскликнул Дюпре. – Так вот, слушай дальше. Зарядил я дробью оба ствола, взвёл курки и жду… Прости, а ты разве не заметил, что мой бокал пуст? Ага, благодарю, твоё здоровье!

На сей раз он осушил бокал одним махом, что не могло не обрадовать собеседника.

Была у Дюпре ещё одна привычка, которую Огюст затруднялся классифицировать: то ли это 65-я несносная, то ли первая положительная. Отвлекаясь во время рассказа на то, чтобы выпить вина, Бернард всегда терял тему, и его последующий рассказ не имел никакой связи с предыдущим. С одной стороны, это несколько напрягало и озадачивало, а с другой обеспечивало хоть какое-то разнообразие и даже вносило интригу, так как давало возможность некоторое время гадать, о чём это он сейчас.

- Так на чём я остановился?

- Ты ждёшь, - покорно напомнил Огюст.

- А, ну да… Так вот, ты не поверишь, дружище, ждал я целых четыре года!

- Сколько? – воскликнул поражённый друг. – Как это так может быть: четыре года?

- А я тебе говорю – четыре, и ни днём меньше! Она за это время успела выйти замуж и развестись, но я…

- Кто замуж? Утка?

- Какая ещё утка? Я об этой чертовке Агнессе!

- Прости, - решился возразить Огюст, - но ты начал рассказывать, как охотился на утку: зарядил дробью стволы, взвёл курки…

Но Дюпре невозможно было смутить такой мелочью, как потерянная мысль.

- Так это же я в фигуральном смысле! Ты же знаешь, я охотник. И с женщинами я всегда, как на охоте. Ого, попробуй-ка передо мной устоять! Моё ружьё – ха-ха-ха, дружище, ты понял, я о чём? – всегда заряжено!

Тут, наконец, рассмеялся и Дюжарден-Журден, да ещё как! В горле у него что-то всхлипывало, из глаз потекли слёзы, он махал руками, не в силах произнести ни слова.

- Д-д-дробью… - выдавил он, кукарекая на каждом звуке.

- Именно! Именно дробью, друг мой! Да ты посмотри на моих детей: красавцы! И все похожи друг на друга: дробиночка к дробиночке!

Огюст вытер слёзы и решительно взял меню. Вообще-то, он не собирался шиковать: Огюст был человеком зажимистым. Когда они сюда пришли, уступая прозрачным намёкам своего друга, заказал небольшой графинчик вина, выбрав самое дешёвое – Кюве де Па – и чашечку кофе, намекнув, тем самым, что долго засиживаться не намерен. Но последовавший разговор развеселил его настолько, что он решил немного гульнуть – в разумных пределах, конечно. За первым графинчиком последовал второй, более удачливый, чем первый: только третий бокал, налитый из него, попал под размашистую руку Дюпре да и то уже, когда был абсолютно пуст.

Дюжарден-Журдена неожиданно заинтересовала последняя тема их разговора: будучи старым убеждённым холостяком, он любил рассказы о том, как завоёвывают женщин. Они и действительно в таких случаях представлялись ему в виде дичи и… Словом, он жаждал продолжения.

- Так ты начал об Агнессе, Бернард. Что же было дальше?

- А что Агнесса? Агнесса в полном порядке. Стройна, красива… Многие на неё заглядываются! Старина Леметр сколотил целое состояние на её случках. Ты не поверишь, Амадоер Шерези-Шико отвалил ему сотню франков за то, что взял её всего-то на одну ночь!

Огюст был просто шокирован. Нет, ему, конечно, нравилось слушать о том, что эти вертихвостки на поверку гроша ломаного не стоят. Но не до такой же степени!

Впрочем, тут ему в голову закралось некое подозрение.

- Это ты сейчас о какой Агнессе, Бернард?

- Как это - о какой? Агнесса, дружище, одна: кобыла Леметра. Вот выпало счастье этому недоумку! И ведь купил-то он её почти задаром! А сколько заработал! Она вдесятеро окупилась! И уж потомство она приносит на славу!

Огюст ощутил разочарование: нет, не о том он хотел услышать. Но тут его мысли неожиданно приняли новое направление, и он снова захлебнулся в пароксизме смеха.

- Что с тобой? Что случилось? – тревожно спросил Бернард. – А-а! Ты смеёшься! А мне показалось – плачешь!

- Ты мне рассказывал, что ты её четыре года ждал! А она замуж вышла, потом развелась! К-к-кобыла? З-з-замуж? – Огюст даже повизгивал.

Настало время девятой несносной привычки: Бернард насмерть разобиделся. С оскорблённым видом он отодвинул от себя бокал и бросил многозначительный взгляд на выход из кафе. Впрочем, с этим бороться было проще всего: Огюст сделал знак гарсону, чтобы принёс ещё графинчик, и Дюпре незамедлительно вернулся в самое хорошее расположение духа.

- Так ты меня спрашиваешь, не боюсь ли я охотиться на медведей, - сказал он, наливая себе и Огюсту. – Нет, друг мой. Конечно, не каждому по зубам такое дело! Здесь нужна немалая храбрость, твёрдость духа и твёрдость руки. Не хвастаясь скажу, что всё это у меня есть. Вот, к примеру, был такой случай.

Огюст понял, что про Агнессу больше не услышит. Ни про женщину, ни, слава Богу, про кобылу. Пришлось смириться.

- Есть в Альпах небольшая деревушка… не помню названия… неважно. И вот повадился к ним ходить медведь - всякую скотину драть. Здоровущий! Жители прямо как в осаде оказались: даже днём из домов выходить боятся. Просили они охотников разных им помочь, да только всё без толку: те поначалу-то храбрятся - сейчас, мол, мы его! - а как в глаза увидят, сразу же бежать. Наконец, кто-то надоумил жителей ко мне обратиться: есть, мол, такой Бернард Дюпре, уж если он не поможет, так и никто не справится. Приехали они ко мне, и давай уговаривать. Я сразу же в их положение вошёл и помочь согласился. Сели мы в повозку и поехали. По пути крестьяне мне рассказали, как и где меня устроят; мол, сегодня отдохну, а завтра могу и за дело приниматься. Да только медведь-то нас всех чуть не перехитрил. Умный оказался! Достойный противник для Бернарда Дюпре… Давай-ка, пожалуй, за него выпьем…

У Огюста, когда наливал вино, слегка дрожали от смеха руки: он не сомневался, что этот рассказ окончен. Поэтому, когда Бернард продолжил с того места, на котором остановился, был так изумлён, что едва сам не перевернул бокал в лучших традициях своего друга.

- Словом, ехали мы и ничего такого не думали, как вдруг на самом въезде в деревню лошади стали на дыбы! Оказывается, он тут нас поджидал. Я-то, конечно, сразу всё понял, схватил ружьё, быстренько зарядил и выпрыгнул из телеги. А медведь, как увидел, что это я, тоже не растерялся и давай от меня за лошадей прятаться. Стал я его ловить на мушку, да тут хозяин лошадей взмолился: миленький, в лошадь не попади! И то сказать, задача не из простых, и стрелок, не такой умелый, как я, конечно, бы не справился. Начал бы суетиться и обязательно какой-нибудь из лошадей что-нибудь отстрелил. А я спокойно жду своего момента и ружьём за медведем вожу: знаю, рано или поздно он мне подставится. Так и получилось: всего на секунду он из-за лошади высунулся, как я тут же всадил оба заряда…

Дюпре вдруг замолчал, выпил из бокала остаток вина, не делая никаких попыток что-либо перевернуть, и некоторое время сидел, глубоко задумавшись.

- Нет, - сказал он, наконец, покачивая головой, - не-е-т, так нельзя! Ты можешь подумать, что я привираю. Ты ведь не видел, как я стреляю, значит, можешь так подумать. Идём, - сказал он, вставая и ухватив за руку Дюжарден-Журдена.

- Куда? – изумился тот, пытаясь высвободиться.

Было заметно, что Дюпре весьма ощутимо пьян.

- Тут недалеко. За углом есть тир. Сейчас ты всё увидишь своими глазами.

- Дорогой друг, это абсолютно лишнее! Я верю тебе безусловно! Не нужно никуда идти!

- Правильно, - неожиданно согласился великий охотник. – Зачем куда-то идти, если моё ружьё здесь? Так прямо здесь я всё и покажу.

И он полез снимать со стены ружьё.

- Бернард, ты прав! – воскликнул Огюст, вскакивая. – Действительно, пойдём в тир! Ни разу там не был, мне очень интересно посмотреть! Там, наверное, всякие фигурки, по которым стреляют… Пойдём туда!

- Как скажешь, дружище, - снова согласился тот. – В тир – так в тир. Бернарду Дюпре всё равно, где стрелять и из какого оружия.

В тире никого не было, кроме хозяина, старого еврея Аарона Шляйхера. Увидев посетителей, он засуетился и бросился выкладывать на прилавок пневматические винтовки.

- Вторая лишняя, - жестом остановил его Дюпре, - мой друг не умеет стрелять, так что достаточно одной. Скажи, хозяин, у тебя достаточно призов за меткую стрельбу?

- Не извольте беспокоиться, месье! Призов хватит, даже если вы по два раза выбьете все мои мишени!

- Именно это я и собираюсь сделать… Огюст, выбирай, какую тебе выбить для начала: кабана, зайца или ветряную мельницу?

- Пожалуй, мельницу, - хохотнул Огюст, совсем успокоившийся после того, как они ушли подальше от ружья, - ты мне сейчас очень напоминаешь Дон-Кихота!

Дюпре вогнал в ствол пульку, долго целился, наконец, выстрелил. Мишень не шелохнулась. Он нахмурил брови и стал пристально рассматривать винтовку.

- В чём дело? – суровым тоном произнёс он, обращаясь к хозяину тира. – У тебя винтовки не пристреляны?

- Что вы, месье! – ужаснулся тот. – Я бы не позволил себе обманывать посетителей! Все винтовки пристреляны самым тщательным образом! Просто вы немножко промахнулись… Попробуйте ещё.

- Я никак не мог промахнуться. Я просто этого не умею.

Пока Дюпре препирался с владельцем тира, Огюст молча стоял. Затем на его лице появилась какая-то загадочная улыбка, он взял с прилавка винтовку, зарядил её, снова положил на прилавок, потом чуть приподнял и нажал на спуск. Завертелись крылья мельницы.

- Ну, что теперь скажешь? – радостно завопил Дюпре. – Из твоей винтовки можно попасть, только если не целишься! Мой друг Дюжарден-Журден, который никогда не держал в руках ружья…

- Дюжарден-Журден! – всплеснул руками старый еврей. – Как я мог вас не узнать! Я всегда гордился вами, своим знаменитым земляком! Я до сих пор храню ту газетку!

Он лихорадочно стал шарить в ящике прилавка и почти сразу бережно выложил на прилавок сильно пожелтевший листок. Огюст не шелохнулся – он узнал. А Дюпре с недоумением придвинул к себе газету и стал рассматривать.

На первой странице была фотография Огюста – молодого, статного, красивого. С трудом, но теперешний в нём всё же угадывался. Сверху был заголовок: «Наш земляк Огюст Дюжарден-Журден – олимпийский чемпион по стендовой стрельбе!»



Злые языки утверждают, что именно после этого случая дружба Бернарда и Огюста дала некоторую трещину. Но те, кто знаком с ними ближе, категоричекм не согласны. По их мнению, всё случилось несколько позднее: когда Дюпре пригласил Огюста к себе отобедать и представил ему свою жену Агнессу. Во время всего обеда Дюжарден-Журден вёл себя очень странно: каждый раз, когда Дюпре обращался к своей жене по имени, Огюст начинал похрюкивать и всхлипывать, изо всех сил, однако, пытаясь сдержаться. По этой причине обед прошёл вовсе не торжественно, а как-то скомканно и натянуто. Когда же гость отпрощался и ушёл, разгневанная Агнесса потребовала от мужа, чтобы этот господин к ним больше – ни ногой!