Кассандра

Из очень старого. Много букв. Я вас предупредил.

Кассандра лежала, не шевелясь, смотря в пустоту…
Мысли переносили её во вчерашний вечер и в такую же пустоту, которая в ней родилась после того, как Гиртас ушёл. Он ушёл как всегда, поцеловав тепло и нежно в губы, влюблённо улыбнувшись, оставив в ней ласковую негу ожидания следующей встречи. Но через какое-то время пустота, вначале чуть тревожная, потом же, как опухоль, разрослась в ней, выдавила все жизненные соки и оставила один непонятный и томительный страх. Страх неизвестной потери, как будто что-то отвратительное всеядное и всепоглощающее неотвратимо надвигается на них, как будто тёмно-серая трясущаяся уродливая туча появилась из-за горизонта и начинает втягивать в себя всё, что близко и дорого на неё смотрящим.
- Но почему? Почему вдруг вот так? Всё же было очень хорошо ещё несколько минут назад! – не понимала Кассандра, при этом где-то в глубине ощущая, что есть причины, что время её и Гиртаса скоро уйдёт, время уйдёт безвозвратно, напоследок издевательски усмехнувшись своему всесилию над несбывшимися ожиданиями влюблённых.
* * * * * * * * * * * *
Он появился ниоткуда. Но так не бывает! Троя была, конечно, большим городом, но здесь каждый знал каждого, и любой незнакомец становился объектом пристального изучения. А он, Гиртас, вдруг подошёл к Кассандре однажды, - трудно сказать, сколько прошло времени – когда она смотрела, как гончар ловкими, гибкими движениями кистей ваял фруктовую вазу, и сказал:
- Хочешь, я научу тебя делать такие вазы?
- Это не моё, каждый должен заниматься своим ремеслом, - ответила она уверенно, - кто ты? Я не знаю тебя.
- Меня зовут Гиртас, - юноша улыбнулся, обнажив верхний ряд жемчужных зубов.
- Я раньше тебя не видела. Странно…
- Меня никто тут раньше не видел, - ответил Гиртас, показав руками вокруг.
Кассандра оглянулась - редкие люди в этот полуденный зной в торговом ряду украдкой кидали свои любопытные взоры на них.
- Мне кажется, ты привлёк к себе внимание, заговорив со мной. Теперь придётся тебя всем объяснять, кто ты и как ты оказался в Трое. Разве нет?
- Я думаю, это будет забавно …. рассказывать о том, как я с вашим царём верхом вдвоём на одной лошади въехал в город…
- Ты… Что!? – Кассандре показалась, что она ослышалась. Нахмурив брови, она пристально посмотрела Гиртасу в глаза. Тот поймал это взгляд и удержал его. Держал долго и серьёзно, но потом уголки его губ поплыли в стороны от лукавой улыбки.
- Я соврал, - и он безудержно расхохотался.
Его смех был настолько заразителен, что Кассандра сама начала хохотать, поняв, как ловко он её разыграл.
Он появился ниоткуда и рассмешил её ни с чего. Но так не бывает! Она – дочь царя Трои Приама, Кассандра, не может просто стоять и хохотать с первым встречным. Но она стояла и заливалась от смеха. И ничего не могла с собой поделать, как будто Гиртас был её давним другом, которого она знала много лет, и с которым хорошо и легко проводить время. Как будто, он был настолько близким и верным другом, что она без колебаний могла доверить ему свою жизнь.
«Это безумие! – вдруг у неё мелькнула мысль, - Откуда это ощущение? Я же не знаю его совсем!»
- Кассандра! – вдруг раздался оклик.
Продолжая смеяться не так уже сильно, она обернулась – Гелен, её брат, жестом руки приказывал подойти. Взгляд его был серьёзен, и, очевидно, что противиться ему ослушанием у Кассандры не было и шанса.
- Кто это? – спросил он, как только сестра приблизилась.
- Ты мне скажи, кто это был! С кем я ра¬зговаривала? - парировала задорно Кассандра.
- Следуй за мной! – сухо отрезал Гелен и, повернувшись, направился к выходу из торгового ряда.
Кассандра последовала за ним, но через пару шагов оглянулась – Гиртас всё ещё стоял на месте, неотрывно провожая каждое её движение взглядом. Она не смогла не улыбнуться ему на прощание. «Но так не бывает!» - опять промелькнуло у неё в голове, и она вышла на площадь.
* * * * * * * * * * * *

От Лариссы до Трои было три четверти часа пути верхом, и Приам, перед тем, как тронуться в обратный путь, слегка поёживался от мысли, что ему, уже почтенному старцу, предстоит пройти этот путь ночью в одиночку. Спартанцы обычно по ночам укрывались на берегу в своих лагерях, но никто ничего не мог гарантировать. Как бы то ни было, это было его решение, и пенять, в первую очередь, он мог только сам на себя. Дело, за которым он приехал в эту деревню один, без охраны, было весьма щекотливым, затрагивало репутацию его верного и любимого верховного жреца Лаокоонта. Бросить публично на него тень сомнения Приам считал делом постыдным, не достойным его царского сана, поэтому выбора не было – чтобы самому во всем убедиться старец, прикинувшись хворым, отослал слуг и окружение по домам, а сам в обносках ремесленника на закате тайно выехал через западные полу-ворота города.

Поводом к эпатажу Приама послужил его недавний разговор с женой Гекубой. Разговор странный, посеявший в нём если не страх, то какое-то чрезмерное волнение, от которого он никак не мог избавиться, как ни старался. Гекуба, женщина умная и рассудительная, берегла своего мужа, старалась понапрасну не доставлять ему неприятностей своими переживаниями, но только если это не касалось их детей. И в этот раз она не нарушила своего правила.
- Ты не находишь Кассандру отличной от своих братьев?
- Нахожу, - слабо улыбнулся Приам, - её грудь более красивая.
- Я не об этом! – она явно не была настроена на шутливый лад.
- Я понимаю, жена. Но что конкретно ты имеешь в виду?
- Мне кажется, у неё дар, редкий дар, несвойственный никому из нашего рода. Да и из всех родо́в, которые я знала в жизни. Она видит вперёд, она предсказывает будущее.
- Не знаю, не замечал. Мне трудно тебе что-то сказать, ты – мать, и ты общаешься с ней много чаще, чем я. Кассандра иногда пытается меня в чём-то убедить…
- Приам, ты бы послушал её, может быть…
- Мне есть, кого слушать! Лаокоонт тоже может пророчествовать, я в этом убедился. Он не любит этого, но много ценного я слышал от него со времён начала осады.
- Он что-нибудь говорил о гекатомбе?
- Да, и мы уже принесли сотню быков в жертву…
- Я не об этом, я о резне, о страшной резне людей!
Приам увидел бескрайнее отчаяние в глазах женщины:
- Продолжай!
Гекуба вздохнула тяжело:
- Я давно уже обратила внимание, что Кассандра иногда говорит что-то, до чего никому нет дела. Так… что-то отвлечённое от общей беседы, и говорит она это вдруг, без повода, как будто это вырывается у неё изнутри. Знаешь, что она сказала, когда Парис привёз Елену из Спарты? Она сказала, что всей крови Трои не хватит, чтобы наполнить вены их младенца!
- Нет, я этого не знал, - покачал головой царь, нахмурившись.
- О, ты много не знаешь! – продолжала жена, - потому что я́ рядом с ней, не ты. Это не твоя вина, но, пожалуйста, послушай, что я тебе говорю. А когда Дарис, твой дозорный… его труп вчера кинули нам ахейцы… Накануне мы разговаривали с Кассандрой, и она вдруг сказала: «Завтра смерть даст нам свои глаза. Посмотрите ими под стенами Трои». Я переспросила, что? Но она, замолчала, как будто забыла о только что сказанном.
Приам слушал молча и сосредоточенно. Внутренний голос подсказывал ему, что у этого разговора будут последствия. Скорые и разные.
- Так вот, вчера ночью я зашла к ней в спальню. Было холодно, и я хотела посмотреть, не мёрзнет ли она. Но нет, напротив, она вся в огне, откинув покрывало, тяжело дышала и постоянно повторяла: «Гекатомба… гекатомба…». Я разбудила её – что, что тебе снилось? Она спросонья ответила: «Огонь, огонь летит за мотыльками… всё неправильно… железный огонь… из чрева друга выходит θάνατος (Смерть)…». Она так и сказала по-гречески: «θάνατος»… и уснула… А утром она ничего не помнила…
Гекуба замолчала. Какое-то время ещё молчал и Приам, лишь гладя своей грубой ладонью край стола.
- И что ты хочешь?... – наконец произнёс он.
- Я хочу, чтобы ты спросил совета.
- У кого? У Лаокоонта?
- Нет. Он близок к тебе, ты веришь ему, и это хорошо. Но бывает, что божий дар пропадает так же внезапно, как и появляется. А что если Лаокоонт уже таков? Уже не всесилен в чтениях и толкованиях судьбы? Послушай, я знаю, тебе это покажется странным, но есть одна женщина в Лариссе, её зовут Десма, и я хочу, чтобы ты с ней поговорил. Она слепа, и не узнает тебя. Не спрашивай, откуда я про неё знаю, просто реши, ка́к ты это сделаешь. Ради меня, ради твоей дочери Кассандры, ради Трои! Поговори с ней, может быть, она сможет тебе растолковать видения дочери. Ну, а если нет, то значит, на то воля Богов. Лишь они могут решить, что нам следует знать, а что нет…

Озадаченный теперь он возвращался домой. Ноющее беспокойство в нём лишь усилилось после встречи со слепой провидицей.
Поначалу Десма слушала его очень внимательно. В длинном мешковатом халате она, широко расставив ноги, сидела напротив на низкой табуретке, слегка раскачиваясь в такт его речи, и время от времени проводила по лицу ладонью от носа, через залитые серо-голубыми бёльмами открытые глаза к волосам. Проскользив по ним до затылка, провидица вытягивала руку в сторону, с усилием стряхивая в воздухе кисть. Приама это не отвлекало, он говорил сосредоточенно, стараясь не упустить ни одной детали того, что услышал от жены несколькими часами раньше. Когда же он начал рассказывать о гекатомбе, о том, что́ Кассандра, истерзанная сновидением, сказала матери, из горла слепой старухи вырвался стон. Какой-то нечеловеческий стон. Она, обхватив себя руками, согнулась, коснувшись коленей лбом, и всё её тело затряслось в судороге. Стон, усилившись, перешёл в крик. Приам ошарашенно смотрел на неё, не зная, как вести себя. Но через секунду судорога остановилась также внезапно, как и началась – провидица затихла и теперь, съёжившись, сидела беззвучно и не дышала.
- Десма… - осторожно позвал её царь.
- Уходи! – глухо прорычала старуха и, поднявшись, двинулась на Приама.
Приам тоже встал и неуклюже попятился спиной к двери.
- Уходи! – уже зло кричала Десма, - уходи!...

Приам пустыми глазами смотрел на свою лунную тень, пытаясь объяснить самому себе, что же произошло в доме, откуда его, всесильного царя Трои, только что выгнала слепая старуха-нищенка. Но объяснения не приходили. Несколько раз мерно цокнув, к его тени приблизилась другая, огромная, раза в два больше, тень верного коня. Приам потрепал гриву, заглянул в лунном свете в огромные бездонные глаза, полные преданной любви, и, почему-то вдруг на душе стало легче, он даже улыбнулся.
- У всего есть объяснение, - сказал он коню, ласково сжав ладонями его скулы, - но у меня его нет. А у неё – есть. И, скорее всего, я, троянский царь, просто не достоин её объяснений. Звездочёту бессмысленно разговаривать со свиньёй потому, что та никогда не смотрит на небо, ты согласен?
Конь смешно фыркнул, переступив с копыта на копыто. Приам же слегка поёжился, вспомнив о том, что предстоит обратный путь в Трою. Одному, без защиты, по пустынной лунной дороге.

Когда во дворе всё стихло, старуха, не мешкая, принялась за дело, непрерывно бормоча себе под нос:
- Только бы не он, только бы не он….
Уверенными быстрыми шагами слепая провидица обошла углы своего жилища, расставив в одной ей ве́домом порядке амулеты, достала из висящего на стене мешочка горсть отполированных морем бирюзовых камней, разложила их идеальным кругом на деревянном полу и вышла во двор. Вернулась она с медным горшком, наполненным загустевшим гусиным жиром, и тотчас поставила его на угли. Затем вновь уселась на табурет и стала ждать. Когда жир, расплавившись, начал тяжело булькать, Десма голыми руками перенесла горячий горшок, поставив его рядом с каменным кольцом. Взяв кусок овечьей шкуры, она начала макать его в горшок и беспорядочными резкими движениями кистью стряхивать жир внутрь каменного кольца. Капли разлетались небрежно, но ни одна из них не покинула ограниченный диаметр. Касаясь пола, они густели, в массе своей создавая мутный узор.
Покончив с содержимым горшка, старуха бережно вытащила из глубины старого ящика небольшой сосуд, откупорила его и аккуратно пролила на загустевшую массу жира несколько золотистых капель, которые, раскатившись по ложбинкам и углублениям, замерли в ожидании. Убрав сосуд с такой же предосторожностью, она опустилась на колени и стала, водя ладонями по воздуху, как будто гладить только что созданную ею на полу загадочную картину.
Капли ожили. Следуя за руками Десмы, они начали перекатываться по узору, и за каждой из них образовывалась бороздка. Движения рук становились всё быстрее и хаотичнее, капли всё быстрее и хаотичнее перепахивали застывший жир...
Но в этом хаосе была система, и постепенно узор из беспорядочной массы начинал превращаться в рисунок, в портрет. Через несколько минут силы стали покидать провидицу – дыхание её участилось, шея тряслась от напряжения, руки стали ватными и бесконтрольно тянулись вниз, из слепых глаз по морщинистым щекам градом текли слёзы. Наконец, выбившись из сил, она с тяжёлым вздохом упала на бок и забылась….
… из каменного кольца ей улыбался θάνατος - Богу смерти в предвкушении больших дел не терпелось вернуться в мир.

Как бы ни хотелось отвлечься, забыть Десму и весь сегодняшний вечер, сделать это было невозможно. Время от времени, озадаченно нахмурившись, Приам проваливался в раздумья, потом неожиданно возвращался из них, останавливал коня, оглядывался по сторонам, не уверенный в том, что не сбился с пути.
Причудливые облака, лениво толкая друг друга, догнали и спрятали за собой Луну, превратив ещё секунду назад серебристый пейзаж в хаотичное скопище чёрных и совсем чёрных теней. И тем, напугав, заставили умолкнуть и без того трусливые ночные звуки.
Оставалась ещё примерно половина пути…
Вдруг конь панически захрапел, тревожно забил ушами и, встав на дыбы, резко попятился назад. Приам, сжав ладонью повод, инстинктивно выпрямился в стременах, стараясь себя сбалансировать. Столь же инстинктивно он оглянулся назад и похолодел – тёмной массой на него сзади наваливалась глубокая расщелина, куда по пыльному щебню всеми копытами соскальзывал его верный конь….
* * * * * * * * * * * *

- Ты меня обманул! – Кассандра была в бешенстве.
Сжав кулачки и тяжело дыша, она решительным шагом наступала на Гиртаса. Глаза её метали молнии, губы сжались и превратились в две белые ниточки.
Но Гиртас смеялся. Он отступал и смеялся …
- Да как ты ещё можешь смеяться сейчас!
- Нет, нет, послушай, я… Я не обманывал тебя!
Кассандра озадаченная остановилась. Её поразило, что человек смеётся, когда она хочет из злости поколотить его - это было впервые.
- Говори! Я всё знаю, мне всё рассказал отец. Ты смеялся надо мной, когда говорил, что соврал, что той ночью спас его. Почему ты не рассказал мне сразу?
- Я не знал, как ты к этому отнесёшься, я боялся, что ты испугаешься… - Гиртас смотрел на неё по-доброму, с теплотой.
Гнев куда-то улетучился, и Кассандра вдруг спохватилась, что уже улыбается ему, но было поздно.
- Зачем ты меня обманул? – сказать что-то всё равно нужно было, а ничего лучшего в голову не лезло. Обессилев, Кассандра присела на камень.
- Гнев больше других забирает эмоции. Больше, чем обида, больше, чем жалость… Согласись. – Гиртас, глядя ей в глаза, тоже присел на корточки, - Я не люблю о себе рассказывать…
- Но всё-таки, что там было?
- Волки. Два волка, огромных… Я успел вовремя…
- Но как ты там оказался? – лукаво спросила Кассандра.
Её почему-то кольнула мысль, а вдруг он был ночью там не один, вдруг он с кем-то встречался? «С чего это вдруг?» - удивлённым вопросом на вопрос ответила она себе.
- Я видел, как Приам въезжал в Лариссу, я сразу узнал его, хоть и одет он был бедно. Меня это удивило, и я решил подождать, когда он выйдет из дома Десмы. Потом я заметил, как он волновался, собираясь в обратный путь, и решил сопроводить его. Потом эти волки…
- Но как ты смог? Их было два…
- Они зашли от расщелины, с наветренной стороны. Волки па́хнут в момент атаки, я очень хорошо знаю этот запах, - в глазах Гиртаса заиграл дьявольский огонёк, будто сейчас он был в разгаре охоты.
- Откуда ты это знаешь?
- Отец меня многому учил. Охоте, стрельбе, медицине…
- И что было потом?
- К счастью, уклон в расщелину был пологим, конь не пострадал, но твой отец упал и повредил плечо. И, конечно, испуг. Он был напуган очень сильно. Я усадил его обратно на коня, а сам пошёл рядом… Так мы и добрались до Трои. Потом он захотел, чтобы я переночевал во дворце, а утром долго со мной разговаривал. Он, оказывается, знал моего отца! И когда я уже собирался уходить, он попросил меня остаться в Трое, сказал, что мои знания в медицине очень ему пригодятся…
- Тебя разве дома никто не ждёт?
- Нет. Я остался один.
Опять это странное ощущение – Кассандре почему-то стало легко на душе.
- Совсем? – уточнила она, покраснев.
Гиртас, глядя в землю, в утверждение покачал головой. Потом, подняв глаза, спросил:
- А что за жизнь у тебя?
Кассандра чуть не задохнулась от обилия воздуха, ворвавшегося в её лёгкие от возмущения - жизнь семьи царя никогда не была предметом обсуждения. Никогда и нигде. Но Гиртас… Она посмотрела на него ещё раз.
Это был какой-то особый случай! Он задал вопрос, и она поняла, что сейчас, в эту самую минуту больше всего на свете ей хочется ответить на этот вопрос, ей хочется с ним говорить. И её накрыло волной, прорвало.
Как заканчивается одиночество – Кассандра теперь догадывалась. У неё не было и тени сомнения, что Гиртас – тот, кого она ждала, с кем ей легко и беззаботно. А ещё спокойно.
Она рассказывала ему о своём детстве, о том, как она с братьями и отцом ходили на кораблях вдоль всего побережья и даже дальше, намного дальше, в Пелопоннес; как мать первый раз представила учителя рукоделия; как ей не нравились уроки гончарного дела; как вместе с подругами они бегали смотреть на состязания колесниц и кулачные бои, в которых бились её братья; как пришла беда под стены их города много лет назад, и до сих пор никто не знает, какие ещё испытания им предстоят….
Много, много и долго говорила Кассандра, так много, что ей самой казалось, что выговориться сегодня она не сможет. И не только сегодня - никогда. Но ничего удивительного в этом она не находила, потому что первый раз в жизни её кто-то слушал внимательно, не перебивая, и более того, этот кто-то проявлял самый искренний интерес. Для неё это было так странно – сидеть с незнакомцем, ну или почти с незнакомцем, и рассказывать о самых потаённых секретах детства, об ожиданиях юности и надеждах в жизни, о переживаниях за свою семью. Но странность это была приятной, обволакивающей и манящей.
Даже тема бегства Елены к Парису, о которой в Трое было принято не говорить, сейчас перестала быть запретной. Слёзы катились у Кассандры из глаз, когда она вспоминала, какой это был для отца удар, что пережил Гектор, увидев на корабле царицу Спарты, как всю ночь её мать, Гекуба, прорыдала навзрыд.
А Гиртас слушал и слушал, ни единым словом не перебив рассказчицу. Он растворился в её рассказе, как будто, история Кассандры была недостающим звеном его жизни, которое он наконец-то нашёл, и та плата за ночное спасение её отца была столь мизерной, что он готов был ещё на сотни подвигов ради этих историй Кассандры.
Солнце зашло, и звёздный купол накрыл Трою с востока….
Когда же вновь на востоке прорезался тоненький голубой диск новой зари, Кассандра без сил опустила голову на плечо Гиртасу. И он её поцеловал. С нежной страстью. Таким на всю жизнь остаётся на губах первый поцелуй любви.
Кассандра была права. Одиночество ушло. Навсегда.