Фатальная ошибка

«Что может быть лучше звезд?» - размышлял я когда-то, лежа на траве в свои…сколько? 5? 9? Неважно, это не имеет значения. Значение имеет лишь то, что я ошибался. Глубоко ошибался. И осознание этого ранило меня еще глубже. Что может быть хуже разбившихся надежд? Как может ощущать себя человек, у которого разрушились мечты и который внезапно понял, что у него нет больше ничего? Да и не было никогда. Были только мечты о космосе.

Я самозабвенно погружался в мысли о звездах, да и вообще о Вселенной, сколько себя помню. С чего все началось? Может, когда я узнал о первом человеке – Ниле Армстронге, который первым ступил на Луну? Или о Тристане Персто, приземлившемся на красных пустынных землях Марса? Думаю, это и оставило в моем тогда еще не совсем окрепшем сознании отпечаток, столь же глубокий, как и кратеры на ныне заселенном Марсе. Сознание постепенно стало уступать фантазиям, я чуть не сошел с ума. Меня это пугало и одновременно захватывало. Хотя сейчас я сожалею о том, что этого так и не произошло.
Я бы не знал никаких проблем. Моими друзьями стали бы звезды, семьей – планеты, а Вселенная – частью меня как физически, так и ментально. Фантазии живо воплотили бы мои вечные приключения в иллюзорную реальность. Но все изменилось.

Почему-то ударила в мою «гениальную» голову мысль. Одна такая вроде бы безобидная и неприметная мыслишка, которая, раскрутившись, и вовсе перестала покидать мою никому не нужную голову.
Я захотел отправиться в параллельную Вселенную. Как будто мне своей недостаточно. Сидел бы себе и попивал чай вместе с психиатром…

Несмотря на то, что про параллельные Вселенные и реальности не было изучено практически ничего, а были лишь какие-то пространные теории, я решил во что бы то ни стало отправиться туда и оказаться первым человеком, перешедшим в параллельную реальность, и чтобы такой же маленький мальчик, каким я был когда-то, решил, что однажды достигнет еще больших высот, чем какой-то там Рельдан Анеги, то есть я.

Не стану рассказывать, каких усилий мне стоило привести разум в порядок (конечно, не без помощи и не до конца), а также все прелести тренировок для космонавтов. Естественно, никто не хотел рисковать жизнью человека, да и ракетой, ради совсем ненадежного и неоднозначного полета в никуда.

«В никуда» это в буквальном смысле. Потому что, согласно теориям и догадкам ученых, вход в параллельную Вселенную находится в черных дырах. Ведь если это не так, то куда девается все, что втягивается черной дырой? Куда ведет сама черная дыра? Должна же она где-то заканчиваться? Если черная дыра – это пространство, в которое можно войти, но невозможно вернуться, то где-то существует ее противоположность – белая дыра, из которой, наоборот, можно выйти, но невозможно войти?
Но, как я и сказал, это были всего лишь догадки. Ведь ученые ни разу не видели на просторах обозримой Вселенной белые дыры. Но меня это не останавливало, даже наоборот, я хотел разобраться, в чем там дело, сам.

И меня все-таки отправили в это «путешествие», если его можно так назвать. Думаю, там, на станции просто хотели от меня избавиться, потому что я подходил к ним с уговорами каждый день. Хотя, уверен, сами ученые тоже этого хотели для своих исследований.

Меня снабдили всем необходимым. Конечно, на это ушло немало времени и средств, а также ученым-инженерам пришлось долго шевелить мозгами и высчитывать расстояние, необходимое количество воздуха и всякую прочую чушь, в которой я, признаюсь честно, совсем не разбираюсь.

Уннел профессионально обнюхал все, что будет находиться на корабле, да и вообще всего меня.
- Это нужно для того, - объяснял он мне когда-то давно. - Чтобы там, в космосе, ты не просился домой как маленький сопляк, из-за какого-нибудь запаха, так как там нет воздуха, соответственно, проветривать нечем и любой аромат, который здесь, на Земле, кажется легким и неприметным, может стать причиной возвращения в объятия твоей ненаглядной матушки.

С Уннелом я познакомился уже давно, когда еще был зеленым и не знал ничего, что мне предстоит делать. Юное сердце и горящие глаза. Уннел был мне хорошим другом все время, хотя и очень отличался от меня. У него был чуткий нюх не только на запахи, но и на людей и их не всегда добрые замыслы. Холодный и расчетливый мозг друга нередко выручал меня, потому что мое юношеское сердце и по-детски наивные взгляды часто попадали впросак, подвергаясь излишней доверчивости и неспособности трезво взглянуть на ситуацию и на мир вообще.

До сих пор не могу понять, как получилось так, что мы сошлись. Мои фантазии, должно быть, жутко его раздражали. Мечты и пылкое воображение очень редко помогают в реальном мире, хотя он не отрицал, что в нестандартных ситуациях это может сыграть на руку, потому он тоже нуждался во мне, хотя это случалось не сказать, чтоб часто.

Уннел никогда не прерывал мои истории об увлекательных приключениях и удивительных мирах, которые так живо происходили в моем воображении. Помню, как он молчаливо слушал меня, развалившись в кресле и закуривая сигарету, не пытаясь вставить даже слова: может, ему и вправду было интересно, а может, он просто смирился с моим не до конца вылеченным расстройством и просто снисходил до обычного примитивного слушания. Впрочем, не стоит винить его в этом. Да я и не вправе. Этот человек, по сути своей, никогда не судил о чем-то, не разобравшись в ситуации, и, в случае чего, сказал бы мне обо всем прямо.

Помню его проницательные серые глаза, которые иногда заглядывали, казалось, мне в самую душу. Я охотно открывал ее ему навстречу. Мне было нечего скрывать. Моя жизнь была заурядной, а мысли сразу рассказывались другу, как только приходили в голову. Но Унн взамен не говорил почти ничего, хотя мне и этого было достаточно: ему тридцать семь лет; с азартом нюхает все, что прикажут, на протяжении примерно двенадцати лет; никогда не жалуется и мало чем восторгается; не вмешивается в споры и ссоры, хотя точно знает выход из любой проблемы. Этот парень придерживался принципа, что в любой ситуации есть, по крайней мере, два решения: ничего не предпринимать и действовать, наперекор всему. В ситуациях, где требовался третий выход, он обращался ко мне, потому что, несмотря на всю его сообразительность и умение анализировать, воображение его оставляло желать лучшего.

Да, полюбил я вспоминать прошлое и, наконец, хоть что-то понимать, ведь Унна со мной нет, кому-то это нужно делать. Впрочем, мне больше ничего не остается, кроме как вспоминать, верно? Я горько усмехнулся самому себе. Видимо, зря я три года пытался вылечиться. Все равно сумасшествия было не избежать. Как говорится, от себя не убежишь…

Откинувшись в кресло, я уставился в никуда, пытаясь вспомнить мельчайшие детали моей никчемной и бессмысленной жизни. Кстати, только теперь я понял, что она была именно такой. Тогда я очень гордился своей безграничной фантазией и бесценным воображением. А на деле, что в них толку? Мог бы жить и наслаждаться реальной жизнью. Для меня это тогда казалось диким. Я не понимал, что может быть такого интересного в реальности и в окружающей действительности. Слишком много сожалений…
Все это теперь не имеет абсолютно никакого значения. Ничего теперь не имеет значения. Даже я сам, хотя я никогда не был на первом месте в своем же собственном сознании. Но фантазиям пришел конец. Унн был прав. Он всегда оказывался правым в конце концов. Но я слепо верил своему сердцу и следовал за ним. Думал, что это то, для чего я создан. По всей видимости, так оно и оказалось, хотя и не принесло мне никакого результата. Ничего не принесло. Только сожаление.

Так я и полетел. Уннел, хоть и не признавал этого, не хотел со мной расставаться. Он, как и все, не знал, что это мне сулит, и я мог вообще не вернуться. Шансов на это было гораздо больше, чем на благополучное возвращение. Он сказал мне напоследок:
- Знаешь, может быть, однажды мы встретимся на том конце этой чертовой дыры. Позволь этому случиться, если ничего другого не останется.

Я видел, что это далеко не все, что он хочет мне сказать, но он по какой-то причине не стал ничего добавлять.
- Ну что ж, так легко я сдаваться не собираюсь, все будет в порядке, - по неизвестной причине я был уверен, что все пройдет гладко. Возможно, я просто не хотел признавать всю обреченность этой затеи. Она была провальной с самого начала, но мой рассудок молчал, как он делал всегда. – Я еще вернусь, Унн, и может быть, привезу что-нибудь инопланетное, кусочек другого тебя, например, почему нет? – я рассмеялся своим заразительным смехом. Я давно уже так не смеялся. Вполне возможно, что это был последний раз.

Уннел только слабо улыбнулся мне, в его руке догорала сигарета. Его последний прощальный взгляд, в котором, если приглядеться, можно было заметить некоторую грусть, я не сумел забыть.

- Прощай, Рельдан, - мать спрятала свое лицо у меня на груди, чтобы я не мог увидеть ее слезы, но я все равно их чувствовал: они намочили мою футболку.
- Хватит, ма, - осторожно отрываю ее от себя. - Я же не на верную смерть отправляюсь, в конце концов, - да, ну еще бы. – Я вернусь, и мы вместе отпразднуем этот великий день для всего человечества.

Вспоминать этот разговор сейчас не имеет смысла - только бередить прошлое и снова сожалеть.

В полном восторге и нервном возбуждении я глядел в иллюминатор, ожидая старта. Слышал обратный отсчет диспетчера:
- 10…9…
Все будет отлично, не может быть по-другому.
- 7…6…
Прощайте, Унн, ма, сестренка… Анни так до конца и не поняла, куда отправляется ее старший братик. Я не хотел заставлять ее волноваться.
- 4…3…
Даже если мы не увидимся больше… я буду в лучшем мире.
- 2…1…СТАРТ!
Ну что ж, вперед!

Ракета набирала скорость, я все больше прижимался к сидению, не в силах сдвинуться хоть на миллиметр. Слышен гул двигателей. Такой громкий, что начала болеть голова.

Вот я уже пролетаю последний слой атмосферы, и…тишина. На сидении меня удерживали только ремни, но и они не помешали невесомости поднять мою тощую задницу с поверхности кресла. Я не впервые летаю в космос, но с каждым разом он становится все безупречнее, такое невозможно описать, и даже возвеличенная «внеземная» женская красота не идет с этим ни в какое сравнение. Потому что вот оно – внеземное. Передо мной. А Земля уже позади в буквальном смысле.

Но что-то пошло не так. Мой первоначальный порыв и запал куда-то исчез. Когда Земля исчезла из моего поля зрения, исчезло и все мое воодушевление. Испарилось, словно его и не было вовсе. Сначала я отчитывался перед диспетчером – Аароном, так его звали. Даже иногда переговаривался с Унном и родными. Все они держались стойко, и я тоже, хотя очень скучал.

Потом пропала и связь. Я не отчаивался, уверял себя в том, что это мне только кажется, что восторг и радость вернутся, если найду хоть что-нибудь. Но я не нашел.

Затем сломались двигатели. Я не смог ничего сделать. Я не знаю, сколько времени я провел в космосе: месяцы, годы? Меня хоть кто-нибудь еще помнит?

Постепенно стал заканчиваться воздух. Осталось всего два резервуара, а я бесцельно блуждаю по Вселенной, ища неизвестно чего. Я видел многое, это правда. Я видел смерть звезд, побывал внутри самых великолепных туманностей. А что насчет черной дыры… я нахожусь внутри нее. И знаете, все мои мечты и фантазии – сплошной бред безумца. Нет здесь ничего. Я внутри этой дыры уже черт знает сколько времени. Меня просто засасывает неведомо куда, но она уж точно никуда не ведет.

Мне еще никогда не было настолько одиноко. Когда ты на Земле, Марсе или еще где-нибудь, даже запершись в своей комнате, то можешь почувствовать необъяснимую грусть и одиночество. Но это, на самом деле, только иллюзия, потому что ты в любой момент можешь выйти и обнять кого-то, даже незнакомца, там есть люди: 10 миллиардов людей на Земле, 4 миллиарда на Марсе и еще 2 миллиона на Луне. Но здесь, рядом со мной нет никого и ничего, только тьма и никакой надежды на успех. Вот оно – настоящее всепоглощающее одиночество. И я умру один. И никто не сможет прийти мне на помощь во всей этой бесконечной Вселенной.