Сказ о том, как Иван осла одолел

Посвящаю женщинам - верным, любящим своих непутевых мужей, мужчин.

Иван сладко зевнул, затем передернул плечами, словно стряхивал с себя дрему раннего утра. Июльское солнце только встало из-за горизонта, не успев еще разогнать пелену тумана, покрывавшую реку и прибрежный луг. То и дело из тумана над лугом выныривали лошадиные головы – фыркали, тряся гривой, водили ушами, - и снова исчезали в пелене. Сидя на камне на суглинистом бережке, Иван скучно поглядывал на застывший, едва заметный поплавок в воде.

Казалось, он не замечал прелести раннего часа - мысли витали далеко от того, что видели глаза. Хотелось жабой квакнуть на всю эту красоту. Почти месяц он не виделся и не общался с женой. Их семилетний брак трещал по швам. После скандала, который она закатила ему, узнав о его тайных встречах с красоткой Наташкой, Иван собрал свой скарб и укатил в деревню, где пустовал дом деда. Жена тогда заявила, что сама подаст на развод.

«Сама виновата! - распалялся Иван. – Превратилась в бабу. Только и знаешь, что варишь, драишь, стираешь. Куда интеллект твой делся? Только и разговоров, что о деньгах, сыне, жратве, и ни слова о прекрасном. Как Лешка родился, так «раздобрела», что стыдно с тобой на юг съездить». Иван иронично хмыкнул. «Где твой маникюр и этот …как его? … педикюр? Руки как у прачки стали. То ли дело Наташка! Няшка, ноги от ушей. Ни грамма целлюлита. И всегда безотказная!» Лицо Ивана расплылось в довольной улыбке. Он почесал крепкую, волосатую грудь, мотнул босой ногой, отгоняя назойливых оводов.

Поплавок нервно вздрогнул, разогнав мрачные мысли Ивана. Он тут же ловко дернул удочку, чтобы покрепче подцепить добычу на крючок. По тому, как резко напряглась леска и удочка стала гнуться дугой, он понял - клюнула немаленькая рыба. Иван встал, потянул удочку вверх, леска напряженно ходила влево-вправо. «Никак сом!» - промелькнуло в голове. Иван шагнул к воде, ноги слегка скользили по мокрой глине. Что есть силы, он тянул вверх удочку, которая гнулась всё сильнее и сильнее. Вот уже у поверхности замелькала голова рыбы. Иван в азарте резко дернул и - бзыннь! Удочка с невероятной легкостью взлетела вверх, босые ноги Ивана заскользили сильнее, он кубарем упал навзничь, что-то твердое ударило в лоб, и в глазах потемнело.
***
Долго ли, коротко ли лежал добрый молодец на земле, пока легкая прохлада не сковала его тело, свежим глотком не напоила его богатырскую грудь. Открыл глаза Иван, осматривается. Спряталось солнце ясное в тумане, только пятно светлое расплылось в пелене. Сел Иван, ладонь к челу приложил. «Что за анчутка так надо мной насмехается?» - сердито подумал он.

Видит Иван, стоит на берегу недалёко конь, воду из реки пьет. Только конь не конь – маленький, меньше жеребенка, сивый, грива длинная, хвост длинный, по земле метет. Подивился Иван: «Никак осел?!» Глядь, откуда ни возьмись, подходит к ослу женщина - ростом аки дитятко, волосы длинные, черные, в длинном рубище до пят, тонким кожаным поясом подпоясана. Висит кнут короткий на поясе. «Вот так баба! – ахнул Иван. – Карлица, поди!» Гладит карлица коня сваво, приговаривает: «Ах, ты бурушка, сивая каурушка!» Разгаляндался Иван:

- С каких это пор осла кауркой величать стали? Неразумная ты баба!

Коник голову поднял, заржал недобро, косит на Ивана лиловым глазом.

Обернулась тут женщина, отвечает:

- Для тебя, моркотник, и орел что курица!

Смотрит на Ивана глазами темными, колючими, словно насквозь прошивает, улыбается недобро. Глянул он на улыбку ее и ококовел – торчат изо рта два клыка, аки у медведя. Виду не подает Иван, что душа похолодела, смеется:

- Да и ты, я вижу, не лебедь белая! Под стать ослу своему.

Подошла к нему карлица, достала плетку свою и как хлестанет его по лицу, по глазам:

- Кто женщину обижает, тот сам ослом становится.

- Сдурела баба! – засмеялся Иван, прикрывая голову от ударов плетки. Только вдруг смех его прервался. Водит Иван руками по голове, к воде побежал, глядится. Ужас невероятный охватил его: торчат над головой уши - длинные, ослиные.

- Ты что, ведьма, сделала? – вскричал Иван. – Да я тебя сейчас …

Не успел Иван договорить, подскакал к нему коник, на дыбы взбутусил и как даст копытом ему прямо в лоб, так что Иван наземь сел.

- Ах, ты осел-божедурье! Башку твою глупую откручу-то.

Хотел было подняться Иван в полный рост, да только видит, вместо рук и ног появились у него копыта ослиные. Прыгает Иван на четырех ногах, беснуется:

- Вот я тебя, бабу глупую, с твоим ослом …иа, иа, иа, - закричал вдруг Иван по-ослиному.

- Будешь знать, елдыга, как женщину обижать, - сурово произнесла карлица. – Знай же, толоконный лоб, каждый раз, как посмеешь ты плохо о женщине сказать, обидеть ее, забывать будешь речь человеческую, кричать станешь по-ослиному.

Опустил Иван голову свою ослиную, молчит. Затем поднял морду, взмолился:

- Понял я, понял. Обещаю, слова плохого больше тебе не скажу. Верни мне лик человеческий, а-то как же я вернусь к жене своей.

- А нужен ли ты ей, курощуп? – зло усмехнулась женщина. – Обидел ты ее, не хочет она боле видеть тебя.

- А ты откуда знаешь? - подивился Иван.

Посмотрела темноглазая на него злым, острым взглядом.

- Знаю, забабенник женонеистовый, променял ты свою любушку на плеху.

Понял Иван, перед ним непростая женщина.

- Хе, любушка! Разтетёха загузастая. То горшки трет, то сусеки скребет, то люльку качает, то нить прядет. Нет, чтоб с мужем посидеть, приголубить. Все бы ей только браниться.

- А сам-то ты, Иван, давно ли слово любое жене молвил, за дела ее домашние хвалил, к морю синему водил? Давно ли ты дарил ей цветочек аленький? – сурово молвила женщина.

- Какое море, коли пенязи нет?

- Ах, ты кривдосказ, кащей! С затетёхой любомудрствовать – есть и пенязь, и жемчуга, и злато, - зло вскрикнула черноволоска.

- Твое ли дело судить, с кем добру молодцу ходить? – рассердился Иван. – Ты, вон, сама в рубище ходишь, как нищенка, без дому.

- Верно говоришь, не каждый пускает меня в дом свой, - сверкнула черными глазами женщина, оскалила длинные зубы. – Боятся, гонят, от того и в шкуры ослиные влезают. Знай же, жить и тебе в ослиной шкуре до скончания века твоего.

- Ведьма! Убью! … иа, иа, иа!

Кинулся Иван на карлицу, но снова каурка встал на его пути. Вздыбились два зверя, бьются копытами. Хлещет ведьма морду Ивана хлыстом своим, да по глазам, да по глазам. Не устоял Иван, завалился на бок. Кинулась она Ивану на шею, вцепилась в горло клыками да как начала грызть. Чувствует он, силы покидают его.

- У, что за колотовка ты этакая?

- Со-овесть! – то ли эхом разнеслось над рекой, то ли зазвенело в голове Ивана.
***
Иван приоткрыл глаза, слегка застонал, приложив ладонь к голове. Затем он с трудом поднялся и, шатаясь, пошел к воде. «Ух, как припечатало, - вздохнул он, глядя на отражение кровоподтека на лбу, похожего на отпечаток копыта».

- Ведьма … И…, - Иван тут же осекся, опасаясь, что снова перейдет на ослиный крик. - …ра! – выдохнул он.

Заметил он валявшуюся на берегу удочку с порванной леской, поднял ее, скрутил.

«Ира, любушка», - крутилось в голове. Вспомнил Иван, что два года не возил жену и сына на море. Вспомнились мягкие, округлые очертания фигуры жены, теплота ее рук, улыбка. Собрав рыболовецкие снасти, Иван погрузил их в машину, завел мотор. Не спеша, он выехал на дорогу, что вела прочь от деревни, в сторону города. Он любовался сочностью красок лугов по обе стороны дороги. Затем, словно кто-то его дернул, остановил машину, пошел по полю, срывая белоснежные ромашки и небесно-синие васильки – любимые полевые цветы жены. Нарвав полную охапку, он аккуратно положил их на сидение. «А на досках я полежу и на пляже!»
***
Слова для справки:

Ококоветь (похолодеть, оледенеть); забабенник женонеистовый, курощуп (гуляка, бабник); кривдосказ; разтетёха загузаста (круглая, полная баба); кащей (жадный); толоконный лоб (дурень); плеха (женщина легкого поведения); моркотник (бестолочь); взбутусить (встревожить, подняться); разгаляндаться (расхохотаться, шумно смеяться); божедурье (природный дурак); елдыга (бранчливый); пенязь (деньга, деньги); затетёха (гулящая дородная баба); колотовка (драчливая и сварливая баба); любомудрствовать (любящий мудрствовать); анчутка (бесенок) (из словаря живого великорусского языка Даля).