01. Сон в зимнюю ночь (16+)

Ах, до чего же хорош собою зимний лес! В особенности ясной ночью, когда снег, опушивший деревья, сверкает в лунном свете, подобно бриллиантовому колье на груди светской красавицы. Глаз не отвести от такого великолепия... если взирать на него из окна, например, автомобиля.

Иное дело — доведись оказаться в эту пору в лесу собственной персоной. Тогда снег, тот что опадает с еловых лап, норовит непременно завалиться за воротник пальто. А, тот что скрипит под ногами, забивается в демисезонные туфли с беспечно тонкой подошвой, и тает там, леденя и без того окоченевшие стопы. Рукам, кстати, тоже достаётся. Итальянские лайковые перчатки за шестьдесят евро совершенно не спасают от холода. Не для того, видать, шиты.

Тут не умиляться, а материться уместно, чем, кстати, Иван и занимался. Поначалу, пока не перестали слушаться озябшие губы.

Впрочем, к этому моменту, начавшаяся апатия уже отбила охоту ругаться. Сидя в сугробе, Иван понимал, что замерзает, и вероятно, замёрзнет таки насмерть, но эта отстранённая мысль более его уже не пугала. Наступило усталое равнодушие.

В столь плачевном состоянии молодой человек оказался по собственной, безусловно, глупости. Нет, изначальной-то причиной послужила его невеста, хотя теперь уже, пожалуй, бывшая невеста. Но, всё-таки, измена возлюбленной — ещё не повод для самоубийства. По крайней мере, таким экстравагантным способом.

А, ведь как замечательно всё начиналось!

Спальный вагон экспресса. Купе на двоих. Движения под перестук колёс, в унисон со скоростью поезда — то неспешно плавные, то исступлённо порывистые. А потом — "Asti Martini". Ей. Ему — виски с апельсиновым соком. И, тепло мягкого пледа. И, сказочные пейзажи за окном...

Иван с Эльвирой ехали к нему домой. Пожениться они должны были только в феврале, однако Новый год решили обязательно встречать вместе, вдвоём. И, никогда потом не разлучаться.

Эльвира в шутку назвала их небольшое путешествие предсвадебным, а Иван постарался, чтобы оно вышло незабываемо романтичным.

То ли слишком старался, то ли наоборот.

Проснувшись поздно вечером, почти ночью, он не обнаружил своей девушки в купе. Поезд стоял. Иван несколько минут вглядывался в черноту окна. В тусклом свете фонарей виднелся какой-то безымянный полустанок. Спать не хотелось, и он решил, наплевав на запрет, покурить. В конце концов, могут же пассажиры СВ обладать некоторыми привилегиями. В крайнем случае, денежная купюра соответствующего достоинства позволяет рассчитывать на снисхождение даже самого принципиального проводника.

Современный спальный вагон это вам не плацкарта середины прошлого века. Тогда зимой сугробы в заплёванных тамбурах не были редкостью, а теперь тут чисто, тепло и даже уютно — чтобы выкурить сигарету вовсе ни к чему надевать пальто. Иван и не стал, только засунул ноги в шлёпанцы, и миновав устланный ковровой дорожкой безлюдный проход, оказался в конце вагона. Тонированные стеклянные створки дверей бесшумно распахнулись, открывая взору целующуюся в тамбуре парочку. Занятию своему они предавались столь самозабвенно, что появление Ивана попросту не заметили. В первую секунду он хотел было деликатно удалиться, однако уже в следующую почувствовал, что ноги словно приросли к полу. В девице, которую незнакомый мужик по-хозяйски лапал пониже спины, Иван узнал свою невесту.

С трудом он отступил на пару шагов и невидяще уставился на вновь закрывшиеся створки. Ему показалось, что поезд тронулся. Не сразу сообразил, что это не вагон качается, но у него самого кружится голова. И, вовсе не колёса стучат на стыках рельсов, а кровь бьётся в висках.

Плохо соображая что делает, Иван добрался до своего купе. Наспех оделся. Хотел, было, прихватить чемодан, да он оказался разобран. Бросив в кейс блок "Winston", две плоские бутылки "Camus" и апельсин, Иван постучал к проводникам.

Толстая молодая проводница поначалу наотрез отказалась выпускать пассажира из поезда, однако две тысячи рублей убедили её нарушить должностную инструкцию.

Едва Иван оказался на перроне, как поезд, заскрежетав колёсными парами, тронулся. Сперва медленно, словно нехотя, затем всё быстрей. В проплывающем окне тамбура молодой человек успел заметить испуганное лицо Эльвиры. Она стучала ладошкой в стекло и что-то хотела сказать, или даже кричала. Иван не пытался разобрать. Отвернулся и долгим глотком отхлебнул коньяку прямо из бутылки.

Удивительным образом чудесный напиток не затуманил, а скорее — прояснил разум. Первое что он вспомнил — его iPhone остался лежать на столике в купе. Ни определить нынешнее место нахождения, ни сообщить кому-нибудь о своей проблеме не представлялось возможным. Оглядевшись вокруг, Иван лишь усилием воли подавил подступившую панику.

Перрон, на котором он оказался, был длинною в один вагон и назначение имел, судя по всему, техническое. Вряд ли стоило ожидать, что здесь станут останавливаться проходящие мимо составы.

Мысли скакали в голове, как блохи на дворняге. Одна бредовее другой. Ну, вот такая, например: попробовать голосовать. Собравшись с силами, молодой человек отбросил их все и мужественно решил, не полагаясь на чью-то помощь, выбираться сам. Пешком.

Лес, что стеною стоял по обе стороны от железной дороги, и казался прежде таким волшебным, теперь выглядел крайне непривлекательно, если не сказать — угрожающе. Никаких признаков жилья не наблюдалось. Правда, от полустанка убегала в чащу протоптанная стёжка, но идти по ней Иван не решился. Вовсе не обязательно, что тропинка эта вела к людям. Может, охотники какие-нибудь проторили. Идти вдоль путей показалось ему единственно разумным. Вопрос — куда?

Последняя станция осталась, по грубым прикидкам, километрах в трёхстах. Возможно, по дороге они проезжали ещё какие-то населённые пункты, но Иван их не заметил — сначала был занят, а затем и вовсе спал. Не долго думая, он решил идти вперёд.

Решение это, показавшееся ему вполне здравым, перестало казаться таковым уже через двести метров, а через пятьсот Иван основательно выбился из сил. Шагать по обледенелой насыпи в туфлях, предназначенных для поездок в машине, получалось не просто. Иван успел несколько раз упасть, подскользнувшись, и наконец, скатившись под откос, ощутимо ушибся.

Несмотря на злость и досаду, пришлось вернуться.

Вновь приложившись к бутылке, молодой человек поразмыслил и пришёл к выводу, что шагать по тропинке, всё же легче, чем по гравию. В конце концов, куда-то же эта стёжка ведёт!

После получаса ходьбы, Иван вышел на широкую поляну. Здесь тропинка обрывалась. Дальше простиралась девственная снежная целина.

Хорошенько выматерившись, Иван опять повернул назад. Шёл по своим следам. Стёжка петляла, но не разветвлялась. Когда же, наконец, во мраке чащи показался просвет, молодой человек обнаружил, что... вновь очутился на той же поляне.

Теперь он почти бежал, то и дело оступаясь и проваливаясь по колено в снег, однако в конце пути его опять поджидала проклятая поляна!

От отчаяния он попытался позвать на помощь. Безрезультатно. К тому же, собственный крик, приглушённый мрачными елями, прозвучал жутковато, и молодой человек отказался от дальнейших попыток.

Единственно, что пришло на ум — дождаться утра и постараться отыскать дорогу уже при свете.

Однако, легко сказать — дождаться! Не слишком-то и сильный морозец донимал, тем не менее, всё ощутимей. Иван с ужасом понимал, что до утра он может попросту не дожить.

Костёр, сложенный из кое-как наломанных веток, разгораться не желал ни в какую. Не помог и плеснутый на дрова коньяк.

Когда искра перестала поджигать фитиль "Zippo", Иван обмотал шарфом голову, чтобы согреть замёрзшие уши, и уселся в сугроб. В три глотка допил "Camus". Не закусывал. Апельсин и вторую бутылку решил поберечь.

Жаль, прикурить теперь было не от чего, однако постепенно это перестало Ивана беспокоить. Холода он больше не чувствовал. Хотелось надеяться, что от коньяка. Так или нет, но по телу растеклось тепло, а вместе с неожиданным теплом накатила дремота и наступило полное безразличие. Настолько полное, что молодой человек даже не слишком удивился, когда вдруг слева от себя услыхал раздавшееся из темноты:

— Hände hoch!*

Повернув голову, Иван не без труда различил бородатую физиономию в треухе, что высунувшись из-за толстого берёзового ствола, поглядывала на него с явным подозрением.

— Чего? — переспросил плохо соображавший Иван.

— От те раз! — удивился незнакомец, покидая своё укрытие. — Никак русский? А я подумал — германец.

— Да, русский я, русский! — молодой человек вдруг осознал, что совсем было угасшая надежда на спасение, не только возродилась, но и обрела плоть. — Меня Иваном зовут!

— О как, стал быть!.. — мужик, судя по всему, ещё пребывал в сомнении. — А, на вид так вылитый германец. И платок на бабий манер повязан, и шанелка куцая, и обувка хлипкая... Их тут надысь много по лесам помёрзло.

— Послушайте, — Ивана больше волновала собственная судьба, нежели неведомых германцев, — Вы дорогу знаете?

— Знаю, — кивнул мужик.

— А, куда?

— А, куда тебе надо? Я тута все дороги знаю.  

— Да, мне бы хоть до какого-нибудь жилья добраться. Заблудился я.

— До жилья, говоришь, — мужик подёргал себя за бороду. — Ну, а эта дорога, — кивнул он на злосчастную тропинку, — Чем тебе плоха?

Иван нервно хохотнул.

— Вы не поверите! Я по ней этой ночью трижды ходил. Все по своим же следам, и каждый раз выходил на эту проклятую поляну!

— Ты проклятиями-то не больно разбрасывайся! — одёрнул его незнакомец. — А, поверить — поверю. Отчего ж не поверить. Это тебя, паря, стал быть, леший по лесу водил.

— Леший?!.

Иван хотел возразить, однако припомнив ночные свои скитания воздержался. Кто его знает, что в этой глуши водится. Может, и правда леший.

— Он самый, — закивал мужик. — Тебе, чтобы из лесу выбраться, уважить надо бы хозяина.

— А как?

— Известно как. Пирогом его угостить. Махорки да самогончику не пожалеть. Есть у тебя пироги-то?

— Нет, — мотнул головой Иван.

— Так я и думал, — вздохнул мужик. — Ну кто ж в лес без пирогов-то ходит?! А самогон с махоркою есть?

— Тоже нету.

— Вот тогда и морозь зад в сугробе!

Мужик сплюнул сердито и вроде бы собрался уходить, чем не на шутку встревожил Ивана. Мигом вскочив на ноги, он, замерзшими пальцами рванув замок кейса, протянул вторую бутылку "Camus" и початую пачку "Winston".

— У меня, вот, коньяк есть! — взмолился молодой человек. — И сигареты!

Мужик остановился, принял то и другое, оглядел прищурившись, и лихо свернув пробку, одним глотком выпил сразу полбутылки. Даже не поморщился. Облизнулся только.

— Ничего квасок, — одобрил он. — Пахучий.

Сунув бутылку за пазуху, и вытащив оттуда же трубку, незнакомец набил её табаком из двух выпотрошенных сигарет. Иван ошалело глядел как тот прикуривает... запалив трут огнивом.

Когда густой дым рассеялся в морозном воздухе, мужик длинно сплюнул и скорчил недовольную мину.

— Дрянной у тебя, Ваня, табачок. Ну да, у нас тут с махоркою-то прям беда. Так что, стал быть, сойдет. Ладно, выворачивай на изнанку свою шанелку, да обувку с одной ноги на другую перекинь.

— Зачем?! — растерялся Иван.

— Затем, что положено так.

Иван ни в коем случае не считал себя знатоком русского фольклора, однако теперь смутно припомнил, что прежде слыхал когда-то о такой примете.

Решив не перечить чудаковатому незнакомцу, он сделал как тот велел, и хоть чувствовал себя донельзя глупо, ни возмущаться, ни ворчать не стал. В конце концов — наплевать. Лишь бы выбраться из проклятущего леса!

Мужик, окинув взглядом Ивана, кивнул довольно, улыбнулся щербато да желтозубо, и поманив его пальцем, шагнул на утоптанную стёжку.

* * *

*Hände hoch!(нем.) - Руки вверх!