Блог портала New Author

Призрак

Аватар пользователя Slastenych
Рейтинг:
3

В действительности все совершенно иначе, чем на самом деле.

А. Сент-Экзюпери

 

 

Предисловие.

Мысли. Что под собой подразумевает слово «мысли»? Быть может, это то, что мы часто называем необъяснимым, как самую неизвестную для нашего мозга аномалию, которая на самом деле вроде бы и существует, но в которую нам недозволенно верить?

Нет? А откуда вообще в наших головах образуются мысли? Что способствует их появлению, и, почему они так отличны друг другу? Почему один человек чаще всего мыслит значительней иначе, чем другой? И насколько вероятно, что мысли могут обратиться в реальность? Нет, не в ту выражаемую реальность, что мы наблюдаем повседневно, нет, не в ту, а в ту реальность, которую может воспринимать только тот человек, в чьей голове и зародилась та самая определенная мысль? Мысль, реальность – не может ли это являться неким воображением? Быть может наша планета, даже вся вселенная – это тоже чья-то мысль, которая в один прекрасный момент преобразовалась в реальность? Кем? – Ну, допустим, тем, кого мы чаще называем Богом, или как-то схоже. Если взять к примеру, что все живое – это некое воображение Бога, то почему бы не отнестись с полной серьезностью к тому, что все происходящее в некоторых умах, а затем выливающееся в галлюцинации или видения – это тоже является определенной реальностью, родившейся из нездоровых или наоборот здоровых мыслей, повлекшей за собой иную жизнь среди других жизней? Исходя из этой гипотезы, я прихожу к выводу, что те люди, кого мы чаще всего называем сумасшедшими – вовсе не такие уж и сумасшедшие. Просто они живут несколько другим воображением, не тем, на которое запрограммирован наш интеллект. Мы смотрим на них с некоторой усмешкой, сами не осознавая, что вся реальность, которая окружает нас может так же являться чьим-то воображением, родившейся все из той же чьей-то мысли. Говоря проще, я принимаю во внимание, что все люди по какому-то правилу видят определенную, несуществующую реальность, так же как и человек, которого мы считаем умалишенным. Просто наша реальность, воссозданная кем-то, несет в себе некий коллективный характер – это как группой слушать радио, настроившись на одну и ту же волну. А если одного из этой группы поместить в другое помещение, и немного сдвинуть рычаг волны, скажем, всего лишь на несколько герц, то он уже будет слышать совершенно иные звуки. Так же и психически нездоровый человек настроен немного на другую волну. Он не сумасшедший, он просто другой, с другими мыслями, а, значит, и с другой реальностью.

 

Глава 1.

Сегодня мне хотелось бы поведать историю одного крайне странного и все же необыкновенного человека. Для многих он являлся всего лишь обычным пациентом городской психиатрической больницы, для кого-то он был самым обыкновенным чудаком, шутом, для кого-то – безобидный дурачок, ну а для некоторых являлся, что не на есть, самым опасным и буйным психопатом, чье пребывания считается неуместным среди обычных мирных горожан. Кстати, благодаря именно таким доброжелателям, его и поместили в стены этого Богом забытого и отрешенного здания, где мне приходилось выполнять роль лечащего все-понимающего доктора, психиатра. Да, моя профессия и опыт работы в столь, казалось бы, странном месте, должны были воспитать во мне хладнокровного монстра, которого уже ни чем нельзя ни поразить, не удивить. Боюсь даже назвать цифру тех больных, которые прошли через меня…, через эти сырые унылые палаты, и мой кабинет, который по критике некоторых работников смотрелся совсем никак кабинет настоящей психиатрической больницы.

По роли моей профессии, мне приходилось сталкиваться с разными людьми, как и вполне с безобидными, так и с очень опасными невменяемыми жертвами, отреченными от всех моральных устоев, и жизненных правил. Убийцы, насильники, психопаты, истерики… – вот мои повседневные собеседники, с кем мне приходилось проводить по несколько часов в день. Ну, как бы то ни было странным, эти люди не уничтожали меня, как личность, нет, они наоборот дарили мне стимул, придавали надежду, что однажды мне удастся преобразовать хотя бы часть из них обратно, в здоровых людей, какими являемся мы с вами. И пусть не каждый из посетителей психиатрической клиники возвращался в наш мир, чтобы снова занять определенную ячейку в обществе, пусть не всем удавалось пересилить барьер своего помешательства, пусть не всем была дана такая способность, но, во всяком случае, всем давался шанс на это. И я делал все возможное, дабы каждый мой пациент, кем бы он ни был, получил именно этот шанс на перевоплощение.

Меня не заботило, что этот человек натворил до того, как оказался здесь – я не судья и, уж тем более, не Бог, чтобы судить его. Я руководствовался только одним мною поставленным правилом: «Если кто-то попал в твои сети – значит, этот человек нуждается в помощи, и, следовательно, ты должен приложить все усилия, чтобы помочь ему!» – я жил этим, и всегда напоминал себе вышесказанные слова, заботясь о том, чтобы это правило никогда не теряло своей изначальной важности и значимости.

Некоторые мои знакомые-коллеги говорили, что я слишком старомоден, и что мой принцип мало кому кажется адекватным. Они считали, будто бы мной правит абсолютно никчемный фанатизм: помощь никому не нужным существам. Никто из моих знакомых, на основе своей антипатии к сумасшедшему, а так же подвергнутый «ленизму», не прилагал и части тех усилий, которые прикладывал я, чтобы постараться помочь человеку вернуть себя обратно. Им было проще колоть больным сомнительные препараты, и, заполняя различные журналы, наблюдать, как тех корежит от боли, испытуемого лекарства, когда их суставы выворачивались наизнанку. Для меня такие меры считались кощунственным садизмом, для них – обыкновенная терапия.

Моим основным методом являлось общение со своим нездоровым пациентом. Мне было необходимо прощупать его разум, постараться научиться думать как он, сфокусироваться на том, что его так сильно заботит – это было что-то вроде гипноза, и он помогал мне слиться с моей жертвой, и стать для него другом, а не ненавистным врачом, который самопроизвольно врывается в чужой мозг, и пытается там хозяйничать, будто бы он находится в своей собственности. Я всегда старался войти в доверие к пациенту, и тогда им и его рассудком было гораздо проще манипулировать, при этом не во вред ему, а, наоборот, во спасение. Словно радиотехник, который паяет какую-то схему в вашем неисправном приемнике, или реставратор, что приводит в свой первоначальный вид какую-то древнюю и ценную вещицу, я пытался отремонтировать мозг своего нездорового друга. Иногда у меня получалось вернуть человеку его же, но бывали и безуспешные результаты, на которые иной раз уходили целые годы, полные безуспешности и разочарования.

Тот, о ком я хочу поведать данный рассказ, являлся последним моим пациентом, с кем мне довилось работать, и кого мне удалось вернуть назад, переломав все его воображения и фантазии, несуществующего мира. Спустя потраченные пару лет, я мог с гордостью заявить, что он – доказательство моего безупречного метода по восстановлению человеческого рассудка.

Итак, если Вы готовы, то устраиваетесь поудобней, откиньте все посторонние мысли прочь, пропитайтесь этими строчками…, начинаем терапию под названием «Призрак».

 

Глава 2.

Перед моими глазами до сих пор всплывает тот обыкновенный сентябрьский вечер, слышится стук редких капелек по козырьку над входным крылечком, помню тихо-играющую пластинку с расслабляющей музыкой Штрауса, припоминаю какие-то бумаги на столе, которые я в этот вечер изучал с огромной неохотой, и еще помню, как подъехала громко жужжащая машина к входной двери нашей гостеприимной клиники. Было ясно, как пить дать: поступление очередного сумасшедшего. Ну что ж, ведь для этого и существовало наше учреждение, чтобы принимать всех кого бес попутал, кого черти под вином и под портвейном одолели, да чей разум в жизненных катаклизмах помутился. Однако я не могу сказать, что к нам особо часто заезжали новые жильцы. В основном мы работали со старыми, завсегдатаями постояльцами. А если к нам и привозили новеньких, то чаще это были обыкновенные пьянчушки, кто вдруг вообразил черта в своей теще и пытался его топором зарубить, лишь бы тот его первым ухватом по голове не огрел. Таких случаев было предостаточно, но «белая горячка» в чувства приводилась довольно-таки быстро, и профессионализма особого не требовала, благодаря этому, над симптомами чудаков работали в основном мои практиканты, проводя для себя некие репетиции по работе с нездоровым мозгом. Никогда не любил разменивать себя по мелочи. Я предпочитал трудных клиентов, скорее даже опасных, которых мы держали в специально-отведенных палатах, под строгим наблюдением, и чаще привязанных к своим кроватям, от греха подальше. И поскольку, как я уже сказал, такие поступали не часто, мне позволялось по долго работать над одними и теми же умалишенными, постепенно, и не спеша достигая какого-то определенного результата, и прогресса. Поэтому, если я слышал подобный звук мотора, я не бросал все свои дела, и не бежал по ступенькам вниз, встречать своего нового гостя. Нет, я появлялся только в тех случаях, когда меня просили поприсутствовать либо санитары, что были крайне озабоченны состоянием пациента, либо мои практиканты, которые знали отчетливо: попросту тревожить профессора запрещено, им же! Так что, если к нам и поступала какая-то очередная пташка, то меня это заботило в самую последнюю очередь.

Так было всегда, но в тот раз что-то озадачило мой разум, и меня как-то очень сильно заинтриговала та самая машина, остановившаяся под окнами моего рабочего кабинета. Этому можно было подобрать только одно объяснение: когда поступает особо опасный пациент, нас об этом извещают заранее, и встречают его здесь, как говорится, по всем почестям, а когда привозят человека с симптомом белой горячки, или когда поступает клиент с последующим диагнозом: «шизофрения» – то, тут начинается целый юмористический спектакль. Вспомните, к примеру, поэта Бездомного из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», когда того доставили в сумасшедший дом. Да, обычно так оно и бывает, и на улице, в дни приезда новеньких, устраивается целый балаган, с участием гостя, санитаров и молоденьких задорных практикантов, успокаивающих прибывших весельчаков. Мне там попросту не было места. Неинтересны мне такие встречи, которые сулили только лишними хлопотами, да отвлекали от действительно полезной работы. Я избегал таких встреч, и нисколечко этого не скрывал.

Но, вот что странно, не было в тот вечер никаких подобных шумов, криков, ругани и брани. Все проходило настолько тихо и бесшумно, словно к нам по ошибке доставили больного тифом или глухонемого. Эта, словно, гробовая тишина, которая являлась нонсенсом для таких мест, заставила меня как-то самопроизвольно подняться, и взглянуть в окно, отодвинув полупрозрачную занавеску: тогда я впервые увидел его.

Этот человек, несмотря на то, что был темный вечер, с моросящим осенним дождем, и даже не принимая во внимание, что вид этот открывался с высоты третьего этажа, но он сразу же мне показался каким-то другим, особенным. Мое любопытство не позволило мне оставаться в кабинете, и быстро накинув плащ, я как непоседа-юноша побежал по ступенькам вниз, к входу, туда, где меня поджидал наш новый гость. В этот момент во мне происходило нечто невообразимое, казалось бы, сам схожу с ума, ведь лететь на всех парах к незнакомцу – ну не сумасшествие ли это? Нет, конечно же, это было не только любопытство, здесь еще принимало роль какое-то предчувствие, возможно даже ощущение близости к этому незнакомому гостю, или…, можно приводить огромную кучу доводов, перечисляя переполохи в моей голове, но боюсь, правильного ответа тому так и не найдется. Да и не это важно. Главное то, что мое нутро меня не подвело, и, выбежав на улицу передо мной и в самом деле открылся образ совершенно иного умалишенного, не такого, с которыми мне так часто приходилось работать.

Его лицо не было сумасшедшим и безумным, скорее, оно было жизнерадостным, а ведь это должно быть странным, так как в тот момент его, под обе руки, мягко говоря, держали санитары нашего учреждения. Обычно, когда пациенту заламывают конечности, он всячески пытается вырваться на свободу, осыпая всех трехэтажным матом. Этот человек поддавался действиям моих сотрудников, которые, учитывая его послушность, были обязаны вести его под руки, соблюдая все правила и нормы приветствия в таких злачных местах, как это.

Первым, кто обратил внимание на мое появление, был доктор Левин – молодой и весьма перспективный доктор, с очень забавными закрученными усиками, которыми напоминал мне какого-то гусара. Он посмотрел на меня удивленным взглядом, и стало быть попытался разъяснить обстановку того, что напрасно я покинул свое рабочее место, и вышел в больничный двор, где было довольно мерзко, ветрено и сыро.

Меня мало волновала забота этого юноши, все мое внимание было обращено к тому, ради кого я вышел на улицу. Набрав прохладного воздуха в грудь, я задал свой первый и, пожалуй, единственный вопрос:

– Ну…, и что с ним? – а далее последовал ответ незнакомого мне огромного детины, который и доставил этого безумного сюда, вместе с остальными фельдшерами:

– Призраков видит…, – говорил он как-то очень по-доброму, и это являлось не характерным для человека таких размеров – а так вроде вполне спокойный…, не буянит – немного усмехнувшись – Уж и не знаю, отчего его соседи таким опасным посчитали, да все усилия приложили, чтобы поместить его к вам в покои эти Ваши.

– Видимо невзлюбили – машинально вырвались слова из моих уст. А далее к разговору подключился и сам Левин:

– Профессор, думаю, его можно поместить в «тихую». Мне кажется, это не тот индивид, кто нам хлопот лишних доставит. Как Вы считаете? – Я согласился с идеей молодого доктора, и тогда этого молчаливого мужчину, с безукоризненной улыбкой, торжественно сопроводили в палату, находившуюся на втором этаже нашей психиатрической клиники.

Пациенты второго этажа в корне отличались от всех тех, кто помещался на первом, и уж тем более от пациентов населяющих стены полуподвала. Здесь, в этом крыле второго яруса обитали самые мирные, чаще просто недоразвитые пациенты. А таких в нашей клинике насчитывалось немного, из восьмидесяти мест, пожалуй, только двадцать-двадцать пять человек заслуживали покоя в «тихих» палатах, и одним из них оказался он, мой новый знакомый.

 

Глава 3.

Сперва, в первые наши с ним сеансы, он вел себя крайне настороженно по отношению ко мне. Видимо врачи не вселяли в этого господина никакого доверия. Честно признаться, меня это не особо-то и злило, ведь я и сам относился к некоторым докторам несколько скептически или даже раздражительно.

Постепенно, всеми своими силами я пытался дать понять, что я желаю ему только всего хорошего, только добра, но чтобы это стало возможным, ему было необходимо довериться мне, и открыть передо мною свою самую сокровенную тайну, а собственно, почему он решил закрыться от окружающих, и поддаться своей глуповатой молчаливости.

К сожалению, этот человек оставался неподступным, мечтательно поглядывая в потолок, и нашептывая какие-то не членораздельные фразы. Чаще такие люди, либо являются полными ничего не соображающими идиотами, либо они просто слишком скрытны – для этого пациента я выбрал, редкую, вторую версию. Это мне помогало держать себя наплаву, дабы не терять надежды, что когда-нибудь все же этот барьер недоверия будет сломлен, и тогда я смогу насладиться тем самым непередаваемым чувством, когда потраченное мною время принесет определенные плоды. И кто бы мог знать, что однажды, спустя три жутких месяца после нашего знакомства, это случится?

После очередного безуспешного сеанса, когда я уже направлялся к двери из палаты своего пациента, мой подопечный неожиданно вдруг обратился ко мне:

– Доктор…, Вы нравитесь Анне. Она отзывается о Вас довольно лестно…, а она-то, кстати говоря, очень хорошо разбирается в людях. – Эти слова поначалу парализовали меня, да так что я не мог двинуться с места. Но, когда этот моментальный конфуз все-таки улетучился, я с трудом повернул свое тело, направив удивленный взгляд на постояльца этой палаты – этот человек оставался все в том же молчаливом, задумчивом положении, словно слова, которые я услышал, произносил не он, а кто-то другой, тот, кто был третьим в этой комнате. Нет, конечно же, я отдаю себе полный отчет, и прекрасно понимаю: никаких невидимок на нашем сеансе вовсе не было, просто, наверное, это была мимолетная ошарашенность, что вот он, с кем я провел три молчаливых месяца, однажды обмолвился со мной. И пусть эти слова были сказаны за моей спиной, но они были сказаны, и вот это для меня и являлось нечто важным. Я даже не попытался переспросить, что он имел ввиду, и не пытался выудить тайну о том, кто такая эта Анна, я промолчал, так как прекрасно понимал, больше из него сегодня мне ничего не удастся вытянуть, не одного словечка – уж это я знал. А давить на него было бы непростительной ошибкой, ведь так я смогу снова потерять доверие этого человека, по отношению ко мне. Поэтому, напоследок, я лишь взглянул на него добрым взглядом, улыбнулся, а после покинул палату, вытирая пот со лба, ощущая сильное биение сердца, и прогоняя мурашки со своей старческой, потрепанной радикулитом, спины.

К нашей следующей встрече, которая должна была произойти через два дня, я готовился, как студент к экзамену по психологии. Было необходимо взвесить все за и против: За – стоит ли поднять речь, касательно этой Анны? Против – оставить все на своих местах, и по-прежнему продолжать вливаться в доверие, до той отметки, когда пациент сам все захочет поведать мне, если такое, конечно, свершится.

Выбирая между двумя этими вариантами, я все-таки пришел к заключению: если этот человек обмолвился про Анну, значит, пора действовать, как говорится «Куй железо, пока горячо». Так я и поступил, и на следующий сеанс уже не сам посетил палату своего больного, а попросил санитаров сопроводить его ко мне в кабинет – этим самым хотел создать некую дружескую атмосферу, где бы мы могли доверять друг другу.

Честно признаться, я был крайне взволнован, в ожидании этой встречи, но когда два молоденьких санитара ввели в мою комнату того самого пациента, который видит призраков, моя взволнованность куда-то улетучилась, вместе с тем страхом, что сопровождал ее на протяжении двух дней. Сейчас, когда передо мной находился этот человек, я чувствовал только одно – его притягательность, которая рождала доверие к нему, и на основании этого доверия я решил испытать судьбу, и пойти на такой поступок, на который, врач моего уровня не имеет ни малейшего права – я попросил санитаров оставить нас вдвоем, наедине. Поначалу они посмотрели на меня с каким-то укоризненным видом, мол, не спятил ли ты, дед? Этот человек возможно очень опасен, может он просто скрывает эту опасность под маской никчемности, а ты, прекрасно разбирающийся в таких людях, приказываешь нам оставить тебя наедине с тем, у кого даже не связаны руки.

Один из моих помощников попытался меня вразумить:

– Профессор, я думаю, это не совсем хорошая затея, Вам так не кажется?! – эти слова, вместо того, чтобы пойти мне впрок, наоборот раззадорили меня, и мне стало очень неприятно, что заслуженного профессора какой-то санитар посчитал маразматиком, которым правит не осторожность, а, следовательно, и его некомпетентность. Тогда я впервые проявил такие черствые слова к персоналу, с кем мне приходилось работать вот уже как несколько лет:

– А я предполагаю, думать здесь должны не Вы. Не так ли? Я попросил, доставить больного сюда, и это было сделано, за что я благодарен! А сейчас я прошу, нет, я требую, чтобы Вы покинули эту комнату, оставив нас вдвоем, дабы мы могли продолжать нашу работу без лишних вмешательств. Я не ясно выражаюсь?

– Ясно… – подавленным, и слегка обиженным, голосом произнес сотрудник городской психиатрической лечебницы, в тот самый момент, когда я полу выкрикнул свое заключительное:

– Вон! – на этой ноте мы и остались вдвоем.

Усевшись поудобней в свое любимое кресло, закурив трубку, я стал наблюдать, как этот человек ходил вдоль стен моего кабинета, пристально изучая картины, развешанные по всему периметру моего зала. Так продолжалось около пяти-шести минут, после чего я решил разбавить тишину нашим, вернее моим, общением:

– Вам нравятся эти картины? – откинувшись на спинку – Понимаю. Многие из них были привезены моими знакомыми из Франкфурта и из Парижа. Однако здесь присутствуют необыкновенные работы и местных мастеров. – Поднявшись с кресла, я подошел к своему гостю, и дружелюбно положив руку на плечо, сопроводил его до одной из картин, которая мне была ближе всех на свете – Вот, видите? – на картине была изображена молодая девушка – Она мне напоминает мою покойную супругу, скончавшуюся десять лет назад. Скажите, ну ни Богиня ли это? – в этот самый момент мной овладела печаль, и глубокая тоска по тому человеку, которого я однажды не смог уберечь, будучи сам являющийся, в некоторой степени, врачом. На моих глазах попытались навернуться слезы, и чтобы как-то скрыть слабину, я резко отвернулся от своего приятеля, и направился обратно к рабочему креслу, как вдруг мне послышалось:

– Она и впрямь прекрасна. – Я моментально остановился, но побоялся повернуться лицом, а тот в свою очередь монотонно продолжал – Уверен, ваша жена и впрямь походила на этого ангела! Ведь это же не просто женщина, присмотритесь, это ангел. Честно признаться, я сам не сразу понял это, но Анна мне подсказала…, вот подойдите.

Я по-прежнему стоял отвернувшись, в полном недоумении.

– Не бойтесь же Вы, не скрывайте своих чувств! В них нет ничего постыдного. Они лишь доказательство того, что Вы – живой человек. Говорю же Вам, подойдите, и взгляните на нее.

Собравшись силами, и разогнав все страхи прочь, я повернулся и подошел к этому человеку встав рядом с ним, напротив той самой картины, где была изображена девушка. Пациент, медленно, не притрагиваясь к нежному полотну, провел скрытный контур за вуалью, где стояла эта девушка, и тогда присмотревшись, я увидел крылья за ее спиной. Это были те самые крылья, которые я никогда не видел прежде, несмотря на то, что картина эта пробыла в моем кабинете свыше пяти лет, и на которую я любовался ежедневно, как бы говоря со своей женой, то о том, то о сем. Это было потрясающе. Дико, но все же, потрясающе. Меня, как мальчишку, переполнял всплеск радужных эмоций, я стоял напротив этой девушки в полном удивленном оцепенении, а мой собеседник, тем временем продолжал пребывать все в том же спокойствии, в котором я его увидел впервые через вот это самое окно, расположенное возле моего рабочего стола.

Спустя какое-то время, немного отвлекшись от картины, мне все же удалось взять себя в руки, спуститься на землю, и вернуться обратно, на пост лечащего врача:

– Да…, Вы сказали, Анна, вам подсказала про эти ангельские крылья? Ну кто она?

Пациент неохотно отвернувшись от загадочного полотна, печально взглянул на меня, и как-то неохотно продолжил свою речь:

– Анна? – пожав плечами – Анна…, Анна – это моя супруга. Она моя жизнь. Не представляю, что стало бы со мной, не повстречай я однажды ее, тогда в Ялте.

– Забавно! И где же она сейчас?

– Как это где? Вот здесь, стоит рядом с Вами, и просит намекнуть Вам деликатно, что уже пора бы заканчивать нашу терапию, – зевнув – Нам хотелось бы побыть наедине, ну…, понимаете, вдвоем?

– Как скажите…, как скажите. – Я потянулся к трубке, и вызвал санитаров. Мне ничего не оставалось, как только пойти ему на уступок, поскольку итак прогресс тогда был достигнут по моей мере – колоссальный. Я впервые пообщался с этим человеком, пусть и не долго, но он подтвердил тот статус, своей необычайности, который я присвоил ему изначально в день нашего с ним знакомства. Единственное, меня терзало только одно, не давая проходу мыслям, поэтому напоследок я был вынужден задать последний вопрос:

– Ну, почему же? Почему Вы молчали все это время, что находитесь здесь?

В ответ на это, мой гость дружелюбно посмотрел на меня, и, пожав плечами, как он это часто делал, сказал следующее:

– Молчал? С чего Вы взяли, что я молчал? Молчать, и не иметь желания разговаривать – это разные вещи. Вы, доктор, безусловно, хороший человек. Но тогда, когда Вы приходили ко мне туда, ну, в палату, Вы не являлись человеком, Вы были доктором, профессором, если Вам угодно… Здесь мы могли поговорить с вами по-человечески, а там я не являлся для Вас личностью. Так, параноик, или шизофреник – но не более того. Скажите мне, должен ли я после этого продолжать объяснять вам о своем нежелании говорить? Думаю, нет. Так что, прощайте. – он протянул мне свою руку и я охотно ее пожал – Надеюсь нашей скорой встрече. Было приятно наконец-таки побеседовать с вами.

После этого двое приглашенных санитаров, сопроводили моего приятеля обратно в его палату, расположенную на втором этаже городской психиатрической больницы.

Оставшись в своем уединении, я снова подошел к большой картине, с изображенной на ней великолепной девушкой-ангелом. Жадно рассматривая ее контуры, меня продолжал мучать всего один вопрос: Как? Как этот человек, что видел эту работу всего несколько секунд смог углядеть то, чего я никогда не замечал? Хотя сейчас эти крылья были вполне отчетливы и очевидны – казалось странным, что я не видел их прежде. Складывалось мистическое впечатление, будто бы мой пациент их просто незаметно подрисовал, а потом захотел выставить меня на посмешище, якобы человек, увлекающийся картинами в итоге оказывается полным бездарным слепцом…

 

Глава 4.

Две наших следующих встречи мало отличались от последней. Мы так же приятно общались, делились какими-то жизненными впечатлениями, обсуждали искусство, живопись, стихи и книги разных поэтов, писателей…, где-то, в чем-то, там, где мужская логика была бессильна, нам помогала Анна, делясь своими размышлениями через уста моего нового приятеля, который был не такой уж и скрытный, каким являлся изначально. Да, мы по много общались, и беседы эти были разносторонними и весьма увлекательными, но стоило мне только заикнуться, касательно того, ради чего и были организованны наши встречи, а именно, с целью оказания помощи человеку вернуть себя назад в полноценное здравие, как тут же мой пациент уклончиво затухал, превращаясь обратно в того самого молчаливого и замкнутого персонажа нашего романа.

Между мной и этим человеком была какая-то дружественная связь; между профессором и его пациентом – непреодолимый барьер непонимания. Больной всеми силами сопротивлялся моему давлению, и не позволял проникнуть в его подсознание, подчистить там все не нужное, то, что не является реальным. Он отказывался принять должным, что Анна – это никто иной как плод его нездорового воображения, и, что этого человека в действительности не существует. Нет, возможно, эта женщина и жила когда-то, и даже присутствовала в его жизни, но в один прекрасный день, она каким-то образом покинула его, и это есть та самая, пусть и неприятная, но неоспоримая правда.

Житель второго этажа городской психиатрической лечебницы, продолжал сопротивляться, как только наша приятная беседа плавно, и очень осторожно, переходила в терапию под названием: «Избавься от всего лишнего в своей голове». Он находил спасение в нежелании разговаривать, как бы прикрываясь мантией ничего непонимания, происходящего вокруг. Пожалуй, это был его, так называемый, щит, которым он всячески отбивался от всего оказывающего опасность для его изобретенных фантазий.

Больной, при нашем общении с ним на уровне собеседников, очень часто и охотно привлекал к разговору несуществующую женщину, по имени Анна, но когда обороты нашего разговора пытались перейти к следующему этапу, эта Анна резко улетучивалась, и тогда уже было невозможно разузнать хотя бы малость, об этом человеке. Она превращалась в дымку, а за тем, на эту дымку ложилось молчание, вперемешку с легкой задумчивостью. И сколько бы я не пытался, сколько бы не прикладывал различных усилий и хитростей, этот пациент никогда не шел на компромисс, поделиться тайной со своим лечащим врачом, о том, кто же такая эта Анна, и, откуда она вообще поселилась в его голове.

Любопытство все сильнее и сильней порабощало мой мозг, и я уже был не в силах жить тем, что мне не было поведано главной разгадки существования моей невидимой приятельницы, которая так же общалась и со мной, делясь разными мнениями, через моего нового знакомого. И самое странное крылось в том, что мысли эти, и рассуждения, были действительно женского характера – я-то по этому поводу знаю многое, поверьте мне, не зря же столько лет посвятил себя психологии, и психиатрии в целом.

Выходит, она на самом деле жила, только не в настоящем материальном мире, а в голове этого умалишенного? – нет, это абсурд! Самая настоящая чепуха, что могла взбрести в голову разумного человека. Тогда оттуда же в его голове вырисовываются такие столь неординарные мысли? Ответ этот можно было найти, только узнав всю явность существования Анны, а сделать это напрямую через своего пациента не представлялось никакой возможности. Поэтому все, что мне оставалось, так это только покинуть стены клиники и направится в город, на ту самую улицу, где когда-то проживал этот человек до того, как стать постояльцем в наших покоях. Цель данной прогулки заключалась в следующем: мне было необходимо поговорить с кем-то из его старых знакомых и вынюхать через них всю правду о странной, невидимой, женщине.

Глава 5.

Проходя вальяжной походкой по озябшим улицам, озябшего города, шаг за шагом, я приближался к дому, где когда-то проживал тот самый человек, что сейчас талантливо выполнял роль сумасшедшего. Буквально через несколько минут передо мной должна была распахнуться вся картина произошедшего когда-то ранее, и честно говоря, я был в лихорадочном предвкушении встречи с соседями и знакомыми моего пациента. Казалось бы, еще миг, и я смогу наконец-то разведать о том, кем был этот человек, узнать о его прежних интересах, выяснить, что повлияло его помешательству, и главное, сейчас я мог выявить информацию: кто такая женщина-Анна.

Вдохновленному профессору, переполненному всяческими через-чур интересующими его вопросами, к ногам пришвартовались немного пошарпанные ступеньки, что вели в подъезд большого пятиэтажного здания – вот я и достиг своего пункта назначения. Отступать уже было нельзя, да и некуда, все что оставалось, так это лишь открыть деревянную дверь, и пройти в тускло-освещенный подъезд этого мрачного сооружения.

Я знал: мой нынешний клиент, проживал раньше в этом доме на третьем этаже, поэтому кого я и собирался опросить в первую очередь – жильцов этого самого яруса, которые являлись его соседями, то-бишь людьми приближенными, а значит, знающими о нем практически все, ну, во всяком случае, все то, что интересовало лично меня.

Поднявшись по лестничной клетке, и достигнув нужного мне этажа, я оказался на небольшой прямоугольной площадке, квадратов этак в пятнадцать-двадцать. На двух параллельных друг другу стенах были расположены облезлые коричневые двери: две на одной стороне, две на другой. В некоторой растерянности и суматохе, я позабыл, в какой квартире именно проживал мой нынешний знакомый. Теперь мне ничего не оставалось, как только искать ее наугад, и, поддавшись интуиции, я подошел к двери, на которой висела металлическая бляшка с номером «12». Я позвонил в эту дверь, дважды.

Спустя несколько секунд, по ту сторону послышались чьи-то медленные шажочки, а вслед им и лязганье замков…, после, дверь слегка приоткрылась.

– Вам кого? – послышался пожилой женский голос из темной щели.

– День добрый! Простите, за вторжение, но, тут, знаете ли, дело такое…, мне надо поговорить с кем-нибудь из жильцов этого дома, касательно одного человека, что проживал тут ни так давно.

– А-а-а, – судя по оживленному голосу, стало понятно: эта женщина сразу же поняла о ком идет речь – Вот она шо! Небось, про психа пришел этого расспрашивать, будь ему не ладное? – а потом обычное, присущее людям любопытство – А зачем оно Вам, а? Кем Вы ему приходитесь?

Мне ничего не оставалось, как сказать только правду, что я его лечащий врач, и что мне, ради науки, просто позарез как необходимо ознакомиться с его, так сказать, прежней жизнью – и это вроде бы сработало, дверь передо мной распахнулась, и на пороге нарисовался силуэт пожилой, очень не привлекательной на вид, женщины. Она позволила мне пройти, грубо напомнив, чтобы я не забыл вытереть ноги, а далее сопроводила меня, по коридору, заставленному всякой стариной рухлядью, на отвратительно смердящую кухню этой большой коммунальной квартиры.

Я с трудом смог преодолеть все эти расставленные барьеры, стараясь не переломать себе, к чертовой матери, все руки и ноги. А вот моему путеводителю эти горы непонятного мусора и хлама не составляли никакой преграды. И, несмотря на внушительные объемы этой женщины, она плавно огибала все ловушки, напоминая собой огромный корабль, пробирающийся сквозь высокие скалы. Скорее всего это добро было тут складировано настолько давно, что жильцы успели разработать все виды маршрутов, для того чтобы пробирающийся сквозь эти тернии, не разбил себе нос, или того хуже, голову. Когда мне все же удалось просочиться через эти залежи, я с облегчением вздохнул, но, сложный путь – это только полбеды. Следующий ужас меня поджидал на самой кухне.

Большой пошарпанный зал, по периметру которого одиноко стояли две газовые плиты, залитые толи борщом, толи щами, а то и вовсе каким-то компотом…, далее, пять небольших столов, покрытых хлебными крошками и прочим непонятным и дурно пахнущим мусором, а в углу расположилась пара раковин переполненных грязной посудой. Судя по всему, каждой семье на этой не прибранной кухне принадлежало по одному из этих пяти столов, за один из которых, я был приглашен грубой и неотесанной женщиной.

Немного смущенно присел на старый скрипучий стул, на который меня определили, возле не мытого, покрытого толстым слоем жира и пыли, окна, вид которого выходил во дворы этого здания.

– Не стесняйтесь же, Вы, располагайтесь, как у себя дома! – попыталась скрасить обстановку толстая, грубая женщина пожилых лет. Ее некое подбадривание нисколечко на меня не подействовало, ибо, чувствовать себя в этой халупе, как у себя дома – это, простите, кощунство. Но и подать виду брезгливости – означает указать человеку на его неряшливость, что тоже является неким невежеством. Поэтому, коль уж я сам напросился в гости в эту ужасную квартиру, мне ничего не оставалось, как только смериться с окружением, и мило улыбнувшись поблагодарить хозяина за столь добродушное гостеприимство. Пожалуй, так я и поступил:

– Благодарю Вас! – приветливо улыбнувшись – А у Вас тут уютно – лесть и сарказм – Но, могли бы мы сразу приступить к делу?

– К делу говоришь? Да како оно к черту дело? Рехнулся он на старость лет от книг своих – вот и все тебе дело. Он же, это, библиотекарем работал…, часами мог тут сидеть, за столом вон тем, и давай листать эти книжки свои. А, бывало, погонишь в комнату его, чтоб под ногами тут не путался, а он не уходит, зараза, сидит мешается, с какой-то невидимкой чай попивает, видите ли. А мы тут шо, клоуны ему што ли, развлекать его? У нас своих делов хватает, некогда нам с ним возиться, да слушать, как он нам литературу тут эту свою на уши навешивает. – Стало ясно, что моего пациента эта женщина уж слишком как-то недолюбливала, это для меня посчиталось удивительным.

Барышня, закурив Казбек, и немного прокашлявшись, крикнула куда-то в тишину заваленного коридора:

– Слышь, Варь! А ну-ка, давай, подь сюды! – через короткое время, буквально вмиг, в дверном проеме появилась фигура, которая являлась полной противоположностью фигуре неприятной старухи. Это была женщина, лет тридцати, худощавая, и судя по ее внешнему виду, слишком измученная. Она как-то ошеломленно кивнула мне головой, словно впервые в своей жизни увидела гостя на этой вот самой кухне. Я, как подобает любому воспитанному человеку, поздоровался с ней, а бабка, тем временем, продолжила:

– Смори, это доктор психа нашего нагрянул тут с вопросами. Давай, и ты поведай, каков он, червь этот книжный! – а женщина та, лишь стыдливо опустила голову, и крайне неохотно, медленно зашевелила губами:

– Хороший он человек. Зря Вы про него так, Тамара Васильна. Просто несчастный он какой-то что ли. Или случилось у него чего… Уж и не знаю. Но могу сказать одно, что жалко мне его. Да и совесть меня грызет, что мы вот так-вот с вами, с соседями всеми, упрятали душу эту в сумасшедший дом. Стыдно мне за всех нас, ой, как стыдно…, Скажите доктор, как он там…, его не мучают, не издеваются ли над ним? Умоляю Вас, только не лгите!

– Мы, знаете ли, сударыня, уже давным-давно отошли от средневековых методов, где больным устраивали самые ужасные пытки, называя это лечением. – Видя, как эта хрупкая женщина поменялась в лице, готовясь заплакать, я решил изложить свою речь немного иначе – Нет, нет, не переживайте! У него все в порядке, уверяю Вас! С ним обходятся очень хорошо..., его содержат в чистой и теплой палате. У нас регулярно кормят, и, на нем всегда чистое белье. – за всем этим я слежу лично! Так что насчет этого Вы можете не переживать. Однако, позвольте мне задать вопрос: Вы сказали, что его поместили в нашу клинику, благодаря Вам и остальным жильцам этого дома, но для чего вы сделали это, раз он не приносил никакой угрозы?

– Так это и не приносил! Да кто ж его знает, шо у него там в голове его этой ненормальной творится? Сегодня-то он может быть и тихий, а завтра возметь, да зарубит топором, вон, допустим сынку Варькиного. Он же, когда сюда переехал, совсем другим был. Пусть и странным, но уж точно не таким чокнутым. А с годами все хуже и хуже становился, книжки эти свои изучая. А потом, сами знаете, и вовсе говорить перестал. Только и делал, што возле окна сидел, да бормотал слова какие-то непонятно кому. Нибось, с духами общался, или с самим Сатаной, уж и не знаю, што там думать.

– Да бросьте Вы, Тамара Васильна! Какой-то там Сатана? Глупости все это. Просто одиноко ему было, общения хотелось. Он же человек-то был интеллигентный, о чем ему с нами говорить было, о рыбе что ли жаренной, или о том, как муж мой в очередной раз в стельку напился? Нет, неинтересны ему были темы наши бытовые, повседневные, вот поэтому он и разговаривал с кем-то, кто был умнее нас, от одиночества так своего спасался. – Обратившись ко мне – У него ж почти никого и не было, разве, что сестра родная, да и то пришлось ей на некоторое время в Петербург уехать, по делам каким-то особо важным – немного подумав – Ох, уж и не знаю, что сказать-то ей, когда она вернется. Раньше же она оказывала опеку библиотекарю нашему, а тут возьми и срочный вызов в другой город. Тяжело ей было, но ни чего не оставалось, как бросить все и поехать, уж очень там дело срочное было видимо. А за братом своим она нас попросила приглядеть, до своего возвращения. Так и прошло два месяца с ее отсутствия, когда мы к вам его поместили, прости Бог. Вот, уже в следующем месяце вернется, и первым делом сюда прибежит, а мы ей: «Нет брата твоего здесь больше. Теперь он живет в сумасшедшем доме». Ах, стыдоба, не справились мы, да испугались ответственности. – Женщина, обеими руками прикрыла лицо, и заплакала. Бабка постаралась ее успокоить:

– Будет тебе, Варь! Ну, што ты, успокойся! Ну, вот доктор вылечит его, и вернется он сюды совсем другим, здоровым человеком. Да, не убивайся, ты, Варьк. Хорошо все будет, не зря к нам доктор пожаловал, щас найдет и поправит причину эту не здоровую в голове его бестолковой! – но Варя, не слушая старуху, продолжала рыдать.

Теперь я знал: мой пациент в прежней жизни был библиотекарем, жизнь его была несчастна, или, по меньшей мере, несчастлива, и у него есть сестра, которая вот-вот должна вернуться. Но, вот еще, что озадачило меня: не является ли эта сестра той самой загадочной Аннушкой?

– Крайне извиняюсь – обратился я к двум совершенно разным барышням – А не Анной ли зовут сестру моего пациента?

Рыдающая женщина, тридцати-летнего возраста, прижимая какую-то тряпку к лицу, вместо платка, быстро среагировав, покачала головой:

– Нет. Нет, Ирина Сергеевна. Но мы часто слышали, как он говорил про какую-то Анну. Он общался с ней, но кто это мы не знаем. Да нас это никогда и не интересовало, впрочем…, нас мало что интересует, сами видите, как мы тут живем. А про Анну это Вам лучше узнать у Ирины Сергеевны. Уж она-то точно знает кто это. Я думаю, вскоре, она вас навестит, когда узнает, что ее брат находится в больнице.

На этой ноте я решил закончить столь напряженную беседу, да и к тому же время уже было позднее, и пора было выдвигаться обратно. Извинившись за вторжение, я попрощался с хозяйками, и направился назад, туда, где меня продолжал мучать вопрос: «Кто такая Анна?».

Разочарован ли я был встрече в этой коммунальной квартире с Тамарой Васильевной и Варварой? – Думаю, что нет. Во всяком случае, я выяснил хоть и маленькую, но все же часть желаемого мною разведать. И теперь я знал, что у моего приятеля есть сестра, которая вот-вот прибудет, и, которая знает абсолютно все о своем брате. А, значит, она-то мне и поведает всю ту интересующую меня информацию, ведь только от этого будет зависеть судьба и здоровье ее сумасшедшего брата.

 

Глава 6.

До возвращения сестры моего пациента, я решил повременить с попытками излечения жителя второго этажа, психиатрической лечебницы. Я прекрасно понимал: все это бесполезно. И каждый раз, когда я буду пытаться снова насесть на его разум, этот человек будет прятаться в бронированный панцирь, превращаясь в непроницаемость, совершенно игнорируя все то, что ему пытается донести лечащий доктор. Посчитал это верным решением, к тому же, так позволил ему еще больше убедиться в том, что я вовсе не враг, и тем самым мне удалось крепче втереться к нему в доверие, закрепившись в его голове, никак врач, а как человек, друг.

Раз в два-три дня, мы встречались в моем кабинете, и вели дружескую беседу, или даже дискуссию относительно многих интересных факторов. Этот начитанный и мудрый мужчина поведал очень много интересного из того, что раньше казалось чуждым, а где-то и мне давалась возможность блеснуть своими знаниями. Порой случалось, что наше общение доходило до мелких разногласий и споров, и в этом не было ничего ужасного. Если у людей иной раз расходятся мнения – это значит, они умеют размышлять, а это, собственно очень полезно, и к тому же развивает мозг, которому просто необходимо работать, дабы не превратиться в высохший, сморщенный сухофрукт, как допустим, изюм или курага.

Чаще эти невзрачные споры разрешал третий, невидимый человек, прибывающий в этой комнате. Да, Анне легко удавалось смерить двух ворчливых мужичков, которые так эмоционально были не согласны друг с другом. Она была мастером своего дела, и при этом умела очень тщательно скрываться от меня в подсознании моего больного приятеля.

Честно признаться, я с большим нетерпением ждал каждой нашей встречи, и если бы не моя работа, и не другие пациенты, то мы виделись бы гораздо чаще. Этот человек, и его несуществующая спутница, помогали мне расслабиться, и отвлечься от основных профессиональных обязанностей. Пожалуй, это были единственные собеседники в моей жизни, с кем мне было бы настолько приятно говорить, и делиться своими впечатлениями. Возможно, пациент городской психиатрической больницы являлся моим личным психологом – как бы парадоксально то ни прозвучало.

Пусть он не обладал никакими способностями в психологии человека, пусть он не разбирался в человеческом мозге, в психиатрии, главное, чем он обладал – это способностью слушать, обрабатывать твои мысли и воспринимать их именно в той форме, в которой ты их и пытался донести. Редко в наши дни можно встретить такого человека, обычно все всегда все переворачивают с ног на голову, и принимают твои суждения так, как хотелось бы им. Мой пациент, и его спутница Анна, были иными среди прочей своры людей, что встречались мне на жизненном пути. И когда два здоровых амбала вводили в мой кабинет этого хрупкого на вид мужчину, на моем сердце царила какая-то непритягательная легкость. Я приветливо улыбался ему, и с нетерпением ожидал, когда же санитары оставят нас наедине. Через несколько минут, после того, как сотрудники клиники покидали мою рабочую комнату, этот человек как-то настороженно и очень аккуратно здоровался со мной, и, когда он убеждался, что сегодня я не врач, а его друг, начинал свой диалог с какой-нибудь цитаты известного писателя или поэта. Да, он всегда мог начать с весьма интересных строк, которые заставляли меня задуматься, и погрузиться в различные суждения. А когда мы снова не находили общего компромисса излагаемым мыслям, в ход вступала Анна, которая иной раз соглашалась со мной, но бывало, когда и не соглашалась ни с моими мнениями, не с мнениями моего собеседника, и тогда она выдавала свою, третью, версию, воссозданную прекрасной, но труднообъяснимой, женской логикой.

Многие мои коллеги, если бы узнали, что вместо лечения больного я виду с ним дружеские беседы, они бы сделали все возможное, лишь бы лишить меня права на оказание помощи психически не здоровым пациентам. Поэтому наши этакие дружеские процедуры приходилось держать в строжайшей тайне, а после каждой нашей встречи, вести журнал, в котором должны были фиксироваться все достижения или же наоборот необратимость развивающейся болезни моих посетителей.

Водя пером по листу бумаги, мне приходилось письменно выковыривать догадки, что пациент, по всем признакам, идет на поправку – хотя это было отнюдь не подтвержденное и не доказанное заключение. И сказать точно, что наше общение выполняло оздоровительную роль, я мог, но, с огромно натянутым трудом. Скорее это были просто догадки, которые не были обоснованы детально, ведь Анна по-прежнему благополучно проживала в голове моего подопечного, и, к сожалению, никуда уходит особо-то и не спешила.

А мне каждый раз после наших бесед, приходилось садиться за свой стол, и сидеть часами, задаваясь одним и тем же вопросом: «Чтобы написать в этот раз?». Для комиссии эти записи всегда считались гораздо важнее, чем истинное состояние больного, помещенного в стены городской психиатрической клиники, поэтому мне приходилось крайне аккуратно, писать свои мемуары, выдавая заведомо ложные сведения, при этом стараясь сохранить хотя бы частицу действительности, дабы в результате, при определенных проверках, моя работа не показалась контрпродуктивной.

До сих пор помню, как однажды после нашей очередной встречи с моим пациентом и Анной, сидя за своим рабочим столом, я ломал голову о том, какие бы занести пометки в журнал, в этот раз. Это были вполне стандартные мысли, но излагать их надо было постоянно в разной форме, чтобы не выставить своего приятеля неизлечимым шизофреником, а так же, не выдать себя во лжи. Сделать это было не так-то и просто, и это являлось воистину трудоемкой бумажной волокитой.

Настенные часы, тихо потикивая в углу, показывали пятый час вечера, в тот самый момент, когда я услышал легкий стук по двери моего кабинета – это была молоденькая медсестра, которая сообщила, что со мной хочет пообщаться некая Ирина Сергеевна, касательно своего брата. В тот момент я понял, наконец-таки настал тот момент, когда я смогу познакомиться с сестрой своего нездорового приятеля. Бесцеремонно, или восторженно, взмахнув руками, я попросил свою помощницу, чтобы та немедленно сопроводила гостью сюда, в мой кабинет.

Девушка вышла и направилась на первый этаж, в холл, где находилась сестра своего сумасшедшего брата. А я тем временем как-то уж очень ловко поднялся с кресла, прикрыл рабочий журнал, и стал ходить, как ошпаренный, из угла в угол, в нетерпеливом ожидании женщины, которую до этого никогда не видел, но ждал, словно второе пришествие Иисуса.

Через несколько минут вошла она, та самая сестра умалишенного, который видит призраков.

 

Глава 7.

Увидев эту дамочку, перед своими глазами сразу, почему-то, мелькнули силуэты двух других женщин: Вари и Тамары Васильевны – она была совершенно не такой, собственно как я и предполагал. Передо мной стояла солидная, и очень опрятная барышня Бальзаковского возраста. Одета она была в модное черное пальто, а на голове ее расположилась милая и, судя по всему, очень дорогая шляпка.

Аристократичная женщина, что являлась сестрой сумасшедшего брата, дрожащими губами поздоровалась со мной, и тут же на ее глаза навернулись слезы. Она немедля залезла рукой в маленькую дамскую сумочку, и достала оттуда удивительно белый платок. Аккуратно вытерев им свое лицо, она вежливо попросила прощения, но плакать при этом не переставала.

Я, как подобает джентльмену, взял ее под руку и сопроводил до стула, которой был расположен рядом с моим рабочим столом. Женщина присела, тяжело вздохнула пару раз, и, стало быть, начала оправдываться, что мой пациент здесь не по ее воле, что она вовсе не собиралась его упрятать в психиатрическую клинику, что это сделали другие, злые люди, без ее, какого либо ведома, и то, что она никогда бы так не поступила со своим родным братом. Женщина продолжала плакать, а мне ничего не оставалось, как только постараться ее утешить.

– Успокойтесь, голубушка! Я все прекрасно знаю. Я был на той квартире, где раньше проживал Ваш брат, и те жильцы мне сами поведали, что это их рук дело. Да, они засомневались в состоянии этого человека, и поэтому сейчас он находится здесь. Вы не должны винить себя, ведь как говорится: «Что Бог не делает – все к лучшему». Не так ли? Неужели Вы думаете, в той мусорной яме, среди сброда, ему было гораздо лучше и комфортнее? Уверяю, что, нет. У Вас не будет постоянной возможности ухаживать за ним – и в этом нет ничего постыдного. Вы взрослый человек, у Вас своя жизнь, а уход за больным – это, к несчастью, большая обуза. А если Вы и готовы с ним нянчиться, то поймите, все-равно ничего хорошего из этого не выйдет. Так его болезнь будет развиваться, и развиваться до тех пор, пока он не умрет. Это место, для того и было построено, чтобы мы – профессионально лечащие врачи, помогали этим заблудшим людям вернуть себя к нормальной жизни. Поймите же, его пребывание здесь крайне необходимо, поверьте мне!

Женщина, внимательно прислушивалась к моим словам, словно анализируя: прав я, или все-таки нет. Скорее всего, она сделал первый выбор: прав – это было очевидно, по тому, как ее слезки постепенно начали исчезать.

Немного помолчав, дама обратилась ко мне, все еще плачущим голоском:

– Как Вы думаете, он поправиться?

– Я делаю все возможное для этого. – Хотел на этом остановиться, но понимая, что не имею права лгать, продолжил – Должен признаться, у Вашего брата очень странный симптом. – Посмотрев этой женщине в глаза – Он общался с Вами перед вашим отъездом? Ну…, Вы разговаривали с ним, или же он предпочитал молчать?

– Знаете, не могу сказать, что он был из особо говорливых. Нет, он обычно молчал, а если и говорил, то чаще ни со мной, и не с окружающими, а с тем, кто живет внутри него самого. Понимаете?

– О, да! Я прекрасно понимаю, о чем Вы, и именно этого ответа от Вас и ожидал. –

Задумчивая пауза. – Тут вот какая странная штука складывается: Ваш брат из всех приближенных ему людей, для общения выбрал только двоих: меня, не покажись то странным, и еще одного человека.

Женщина, удивленно обратила свой взор:

– Он с Вами разговаривает? Боже, но это невероятно, он же отродясь докторов не переваривал. – Немного смущенно – Простите, не принимайте во внимание.

– Нет, нет, ничего страшного в этом нет. Честно признаться, я и сам врачей побаиваюсь, но это строго между нами! – подмигнув этой даме, мы улыбнулись друг другу.

Затем, она немного мечтательно отвела взгляд на картины, расположенные на стенах моего кабинета.

– А можно у Вас поинтересоваться, о чем именно Вы разговариваете с ним?

– О, сударыня, о многом. Вот, к примеру, – из любопытства решил провести эксперимент – Подойдите к этой картине. Давайте, давайте, смелее. Скажите мне, что Вы на ней видите? – женщина, прищурившись, пристально изучив полотно, неуверенно ответила:

– Я вижу тут красивую девушку…, А что собственно Вы хотите, чтобы я увидела здесь?

– Не поверите, но это не просто девушка, это ангел. Вот видите крылья – с видом знатока я провел контор, точно повторяя движения своего пациента, обрисовывая крылья.

– Ух, ты, и впрямь ангел! – Радостно заявила сестра умалишенного – А я и не заметила сначала.

– Вот и я на картину эту свыше пяти лет любовался-любовался, но тоже никогда не замечал этих крыльев. А ваш брат видел ее всего несколько секунд, и сразу же определил, что это никто иной как ангел. – Вспомнив тот момент, я решил внести поправку – Вернее, он сказал, это Анна ему подсказала.

Женщина немного изменившись в лице, как-то задумчиво произнесла:

– Ах, да, Анна! – и тут же какая-то вдумчивая печаль окутала ее приятное лицо. Было видно, что дама не хочет говорить об этом человеке, но не из-за ненависти к нему, а, наоборот, из-за любви и сострадания. Я увидел в глазах этой женщины некую тоскливую грусть, но мне было необходимо узнать всю правду, несмотря на то, что вопросы мои могли доставить этой женщине душевную боль.

– Да, как раз-таки Анна! Понимаете, при общении с вашим братом на разные темы, будь то литература, искусство, политика…, неважно, он везде использует этого персонажа, как третье лицо в нашем с ним диалоге. Не поверите, он даже иногда от ее имени говорит такое, что мурашки по коже, словно она и впрямь существует. И вот мы общаемся всегда как бы втроем, и ваш брат говорит, что я приятен этой самой Анне, как собеседник. Но стоит мне только попросить рассказать об этой женщине, как тут же он замолкает, и превращается совершенно в другого человека, до того кем был несколько секунд назад. После этого он уже не желает больше разговаривать, и мне ничего не остается, как попросить санитаров сопроводить его обратно в палату. – Вдоволь находившись по своему кабинету, я присел в любимое кресло, и продолжил – Для того, чтобы помочь Вашему брату, я должен узнать секрет существования этой женщины, поэтому я ждал Вас с огромным нетерпением, ведь никто иной не сможет рассказать мне того, что можете Вы. Пожалуйста, помогите мне и своему брату. Откройте мне его тайну!

Женщина глубоко, и иронично вздохнув, сказала:

– Что ж. Нет здесь никакой тайны, нет, и никогда не было. Анна, Аннушка – это его супруга бывшая. Простите, уж и не помню, в каком году они познакомились, но случилось это в Ялте. Мой брат в ту пору ездил отдыхать туда, и там повстречал эту женщину на набережной – робко улыбнувшись – возможно на той самой набережной, где однажды герой повести Антона Павловича Чехова, Гуров впервые повстречал свою Анну Сергеевну – ту самую таинственную даму с собачкой. – Немного отвлекшись, загадочно рассмотрев свои пальцы – В то время он работал актером небольшого театра в Санкт-Петербурге, а она, как бы Вам не показалось странным, была художницей, и весьма преуспевающей. Вот так и познакомились два одиноких человека на берегу черного моря, в Крыму. Я ее увидела только через три месяца после их знакомства. Эта женщина мне очень понравилась, она была умна, вежлива, деликатна, и…, не дурна собой – одним словом могу сказать, что мой брат сделал достойный выбор. А она-то, уж и не знаю, что она нашла в нем, но по ее глазам было очевидно – эта женщина без ума от моего скучноватого братца. Через полгода они поженились, и прожили в счастливом браке более семи лет. Детей у них не было, по причине последствий тяжелой болезни, которую в детстве перенес мой брат. Поэтому жили они вдвоем: душа в душу. Они не были особо общительными на публике, и большее время предпочитали проводить исключительно в своем дуэте. Мой брат и Анна очень любили путешествовать по разным городам, чаще, по побережью Черного моря. Там она писала свои картины, а он оттачивал разные роли, для спектаклей. Так они и жили, и все у них складывалось просто великолепно. Эту супружескую пару можно было смело назвать счастливым союзом. Я, как женщина одинокая, незамужняя, смотрела на них с белой завистью, и всегда желала им только счастья и добра. – Постепенно задумчивая улыбка, переполненная воспоминаниями, стала медленно спадать, и на смену ей вернулись все те же печальные слезы. – А потом, в один прекрасный день случилось горе. – Посмотрев мне в глаза – Вы не замечали, что чаще всего творческие люди очень неряшливы?

– Честно признаться, мне редко приводилось иметь общение с такими индивидуумами. Обычно люди с кем мне приходится общаться, сами понимаете кто… – Ответил я скромным голосом, словно мне стало стыдно, что в моем кругу общения не состоят художники, писатели, или актеры и певцы.

– Ах, да! Так вот, поверьте мне, это действительно так. Ну да ладно, Бог с ними, я просто вот к чему виду: каким бы не были неаккуратными все эти личности, Анну к ним отнести нельзя. Эта женщина была наперекор всем им, очень чистоплотным человеком, что собственно ее и сгубило. – Потом она произнесла как бы себе под нос – Дернуло ее тогда стекла эти чертовы мыть… – Снова проведя белым платком под нижним контуром глаз, она продолжила – Случилось, значит, следующее. Анна решила помыть окна в комнате, где они проживали. На улице уже было довольно прохладно – конец октября давал знать о себе. Казалось бы, уже не то время, чтобы открывать нараспашку все рамы и лазать, промывая их прохладной водой. Анну же это нисколечко не волновало, ее больше коробила пыль, образовавшаяся со стороны улицы. Так вот, она, набрав воды в ведрышко, встала на подоконник, поставив это ведро рядом с собой, и смочив тряпку, стала намывать окно. Брат мой в это время сидел в своем любимом потертом кресле, подобно Вашему, и читал какую-то газету. Как бы его не раздражала педантичность своей женушки, он никогда не смел ей перечить, какую бы затею она не начала перевоплощать в реальность. Поэтому он решил перетерпеть и этот, так называем бзик, скрасив свое неодобрение данной затеи, прочтением разных статей, укрывшись от прохладного сквозняка под теплым пледом. Вскоре он услышал какой-то резкий удар по эмалированному ведру, и следом же женский раздирающий душу визг. Подняв глаза он увидел, как Анна наполовину находилась по ту сторону окна, вцепившись за подоконник. Видимо, она споткнулась об него, там, знаете ли, бордюрчик был такой нехороший, ну и скинув ведро отправилась вслед за ним. Брат мой моментально подорвался к своей жене, и пытался ее ухватить за руку, чтоб заволочь обратно в комнату. Уж и не знаю, может у нее рука мыльная была…, в общем, не смог он удержать Аннушку свою. Упала она с четвертого этажа, и насмерть расшиблась. Вот Вам и вся история любви. Похоронили ее на третий день, а брат так и не захотел смерти ее принять. Говорит, жива она! – Снова заплакав – Жива…, Вот так теперь и живет она в его жизни, по сей день. Вы уж меня простите, что-то совсем я расчувствовалась.

– Боже упаси! Что Вы, Ирина Сергеевна, я прекрасно понимаю каково Вам! Это я должен просить прощения, за то, что заставил Вас старое, больное, в памяти своей ворошить.

Женщина, немного помотав рукой, словно показывая жест «Нет», продолжила:

– Потом он из Петербурга сюда переехал. Посилился на той квартире, где Вам была оказана честь побывать гостем. Театр он забросил, и пошел работать библиотекарем в местную библиотеку. Стал он постоянно книги читать, спасаясь от одиночества. Я-то чем могла, всегда ему помогала, но не шло это ему во благо. Так брат мой становился все менее общительным, а потом и вовсе разговаривать с людьми перестал. Его единственным собеседником была покойная жена Анна, и вот, как оказалось, и в Вас он разглядел собеседника себе достойного. Я-то думала, что он уже никогда разговаривать с людьми не станет. Видать, ему и вправду клиника эта помогает как-то. Что ж, значит не зря меня в Петербург тогда вызвали, наверное, это судьба. Спасибо доктор Вам большое, за все, что Вы делаете для него! – Женщина приподнялась со стула подошла ко мне и приобняла. Мне стало немного неловко, но сопротивляться я не имел ни малейшего права.

– Что Вы, сударыня, будет Вам!

– Да, да, он только благодаря вашему с ним общению идет на поправку, я чувствую это! Если бы Вы только знали, насколько я признательна Вам!

– Не стоит, это моя работа. Однако могу сказать, что я делаю это не только по своему профессиональному долгу. Ваш брат, он, действительно, особенный, и я сразу понял это, как только впервые увидел его. Он не такой, как все мои другие пациенты, и это меня очень сильно притягивает к нему. И клянусь Вам, я сделаю все возможное, чтобы вернуть его обратно к здоровому состоянию. – На лице женщины появилась стеснительная улыбка, олицетворяющая надежду.

– Скажите мне, я могу его увидеть?

– Не примите за невежество, но мне кажется, с этим лучше пока повременить. Дайте мне еще недельку-другую, и я думаю, тогда Вы увидите совершенно иного человека, не такого, каким он является сейчас. Ваш рассказ об Анне мне очень помог, и думаю теперь, когда я знаю всю правду, мне удастся вразумить Вашего брата, и тогда я позволю Вам наконец-то увидеть его.

Одобрительно:

– Ох, Вы доктор, Вам виднее.

– Уверяю, так будет лучше.

– Пожалуй, Вы правы. Ну…, думаю мне пора отправляться, а то время уже позднее, да и темнеет рано. Скажите, когда мне можно будет наведать Вас снова?

– Знаете что, приходите через неделю. Возможно, к тому времени уже произойдут какие-то изменения. Ну а если и не произойдут, тогда Вы, во всяком случае, сможете узнать о его состоянии, на тот момент, а так же, может быть и выпадет шанс увидеть своего брата, если все будет стабильно по-сегодняшнему…

– Спасибо Вам, доктор, огромнейшее спасибо. Я приду, я обязательно приду, ровно через неделю, как Вы и сказали. До свиданья! – И милая женщина Бальзаковского возраста в черном пальто и этой милой шляпке, одаренная надеждой, буквально, выплыла из моего кабинета.

Я, закурив желанную трубку, которую уже давно хотел закурить, но не решался это сделать при даме, привстал и посмотрел в морозное окно. Увидел, как эта барышня вышла из здания и направилась по расчищенной тропинке к выходу с территории городской психиатрической клиники. На сердце мне стало как-то теплее, наконец-таки я был удовлетворен, ибо, мне удалось узнать то, что от меня так тщательно скрывал мой пациент, видящий призрака.

 

Глава 8.

На следующий день, я впервые за долгое время решил прогуляться по субботнему городу. Наверное, эта прогулка являлась неким отдыхом, которого я давно уже заслуживал, но никак не мог осуществить. Даже в выходные дни, я посвящал себя работе над своими пациентами, а когда совсем уж уставал, то просто закупоривался в своей берлоге, и проводил досуг, изучая разную литературу, чаще научную. В такие дни, возможно, я выполнял точно такую же роль книжного червя, которую однажды Тамара Васильевна приписала своему соседу – библиотекарю. Меня мало заботила чья-то иная здоровая жизнь, и все остальное, происходящее вне стен дома для сумасшедших. Основой моей жизни была работа, благодаря которой я спасался от воздействий окружающего мира. Да, я был точно таким же человеком в панцире, как и мой сумасшедший друг, но не хотел, или же просто боялся осознавать этого.

Видимо, причиной моего отрешения от настоящего то, что являлось материальным, было заложено смертью моей жены. Без нее я попросту не видел себя тем самым живчиком, каким являлся раньше. К тому же и годы уже были не те, и, что еще не маловажно – здоровье, которое давным-давно пошатывало, а ведь еще столько надо было успеть сделать на своем веку. Поэтому, я редко покидал кабинет городской психиатрической клиники. Личной жизни у меня никакой не было, детей тоже, все, что являлось для меня весомым – это мои больные спутники, и мне всем без исключения хотелось помочь выбраться из рутины своего помешательства.

Я продолжал жить своим делом, и оно приносило мне несравнимое ни с чем удовольствие. Однако иногда все же надо было развеивать себя, дескать, проветривать мозги, чтобы те не почернили от нагрузки, которую я на них оказывал всяческими размышлениями, и построением лечебных планов, по отношение к тому, или иному, пациенту.

Теперь, проходя по улицам города, я был далек от своих рабочих мыслей, и мне нравилось побыть с ними на некоторое время в разлуке. Сейчас я не был озадачен тем, что творится в клинике на данный момент, нет, меня больше заботил этот трамвай, проехавший мимо, и его пассажиры – совсем иные люди, абсолютно не схожие с моими постояльцами, как по внешнему, так и по внутреннему виду. Меня заботили эти мальчишки, которые играли в снежки, в маленьком дворе четырехэтажного дома. Меня заботил их ребяческий звонкий смех, полный детского, толи максимализма, толи энтузиазма. Меня заботила эта молодая пара, что шла мне навстречу: красивый мужчина высокого роста, и маленькая, худенькая девушка, с добрым и нежным личиком. Меня заботила подога, дорога, холод, Пушкин, Достоевский, и воспоминания о покойной супруге.

Вспоминая о ней, ко мне возвращалось то, что уже было утеряно, а именно, та самая жизнерадостность, которую я испытывал когда-то, как и многие люди, что встречались на моем сегодняшнем пути. Голову вскружила ностальгия по тем временам, когда мы каждое лето ездили отдыхать в Ригу и на Кавказ. И хоть я и не люблю все эти путешествия, они мне были милы, ведь со мной всегда была самая замечательная женщина на свете, которую я любил, страстно и пылко.

Я никогда не мог предположить, что нам так скоро придется расстаться по воле судьбы-злодейки. Моя супруга, как оказалось, была неизлечимо больна, и помочь ей не был в силах даже самый лучший доктор Уваров, который приходился мне близким другом. Когда тот мне сообщил о ее болезни, посовещавшись вдвоем, мы решили сохранить это в тайне перед моей женой. Посчитали это лучшим, что мы могли бы для нее сделать. Поэтому моя супруга жила в полном незнании того, что скоро ей придется покинуть этот мир. Она была счастлива. Мне же, наоборот, было очень тяжко на сердце. На публике, и наедине с ней, я выполнял роль, что все хорошо, а когда мне удавалось побыть одному, меня переполняла горькая печаль, которая подготавливала к скорой кончине моего любимого человека. Я не мог найти себе места, и ничего не мог с этим поделать – это была горькая необратимость. Женушке в то время становилось все хуже и хуже, а я продолжал утешать ее, что скоро все пройдет, и она снова встанет на ноги и будет, как огурчик.

Болезнь прогрессировала очень быстро, слишком быстро, чего ни Уваров, не я, никак не могли подозревать. А потом, одним весенним апрельским днем, она умерла, лежа в своей постели. Я остался один, и чтобы как-то избежать всей непередаваемой боли, которая сопровождалась в моей душе, я углубился в свою работу. Благодаря, именно ей, мне, возможно, удалось избежать трагического помешательства, которое однажды настигло одного актера небольшого Питерского театра, когда тот, так же, как и я, потерял своего близкого человека – ангела-хранителя.

Тогда, в тот самый прогулочный день, я понял, что мы очень близки с пациентом второго этажа, который видит призраков. Мы оба потеряли своих жен, пусть и при разных обстоятельствах, но все же…, мы оба попытались скрыться от правды: он, переехав в этот город, и устроившись библиотекарем, а я полностью посвятив себя психиатрии, мы оба спасались от своего несчастья, просто, одному удалось сохранить себя в здравом состоянии, а другому нет. Наверно поэтому мне и показался этот человек близким изначально. Возможно, это была какая-то экстрасенсорика, а может, еще что-то схожее, но никак не объяснимое наукой, не знаю, но правда остается правдой – мы действительно очень сильно похожи, несмотря на то, что он по одну сторону жизни, а я по другую.

Даже и не знаю, кому из нас повезло больше: мне, человеку который жил полностью погрузившись в работу, спасаясь от реальности, или же моему больному, который был болен другой реальностью, но при этом не нуждался ни в каком спасении.

Но, я, как истинный психиатр, так же, прекрасно понимал, что одержимость – это не является выходом из такового сложного положения. В связи с этим, оставалась только одна правда: если человек болен, но рад своей болезни, его все-равно надо спасать, так как это не является правильным, и тот человек, который подвержен иллюзиям, не может самостоятельно, без врачебного вмешательства, осознать неисправность своего мозга, действующего на основании помешательства.

Таким образом, я снова вернулся к мыслям о работе, к своему нездоровому пациенту, и тогда уже эта прогулка стала утрачивать всяческий интерес. И меня уже не привлекали проходившие мимо, пары молодых людей, шумные детишки, трамваи…, а тело, тем временем, понемногу охватывал озноб холодного субботнего вечера.

Постепенно я подкрался к своему дому, поднялся на нужный этаж, разулся, снял пальто, и отправился ужинать. Ночью меня посетил очередной сон, где мы повстречались с моей любимой женой. Утром, после завтрака, принялся изучать новоприобретенную книжку по психологии…, так, весь воскресный день я по-обычному провел дома, в полусумраке, сидя на своем кресле, рядом с книжным шкафом. А в понедельник, с огромной охотой я направился в психиатрическую клинику, чтобы наконец-то повидаться со своим умалишенным другом.

Его привели ко мне, как я и просил ровно в 12.00 – в полдень. Он по своей традиции, осторожно изучил меня, и когда удостоверился, что я – есть приятель, а не врач, радостно поздоровался. Я ответил тем же. Тогда мой пациент, обойдя вокруг кабинета, снова изучив картины (словно проведя инвентаризацию, все ли на месте), сел на полюбившийся ему стул, и задумчиво начал наш диалог с определенной цитаты:

– «Человек есть существо, ко всему привыкающее, и, я думаю, это самое лучшее определение человека». – Немного помыслив про себя – Вам знакомы эти слова?

Он часто брал меня врасплох схожими вопросами, но в этот раз не тут-то было:

– Ну, как же, это Достоевский, Федор Михайлович. Кстати говоря, только недавно вспоминал его произведения.

– Да? И что же Вам больше всего по душе из его работ?

– Если я скажу, что «Идиот»?

– О, хороший выбор, друг мой, очень хороший выбор! – В его глазах и впрямь промелькнуло одобрение. – Но мне, знаете ли, больше по душе роман «Униженные и оскорбленные». Хотя, если на чистоту, то я считаю, все его романы достойны высшей похвалы.

– Не могу с Вами не согласиться.

– И правильно! – Приподнявшись со стула, и отойдя немного в сторонку – Я вот почему вспомнил эту цитату…, сколько я уже здесь нахожусь два месяца?

– Отнюдь, около четырех.

– Боже, как же быстро время летит. – Пациент с ироний посмотрел в окно – Да, зима на дворе, а был давеча сентябрь, когда меня под руки вон на то крылечко завели. – Снова немного отвлекся от разговора, но моментально вспомнив, к чему он клонил, продолжил – Видите, и я привык к этому месту, и оно мне даже стало в некоторой степени родным. И для Вас эта психиатрическая клиника – уже как отчий дом, где Вы провели большую часть своей жизни. Мы, оба, привыкли к зданию, которое обычный горожанин обходит стороной за тысячу верст, следовательно, мы все еще люди, человеки. А знаете, чему еще я очень рад?

– И чему же, если не секрет?

– То, что привыкнув к этой больнице, мы к ней не пристрастились. – Понизив голос до шепота – Скажу Вам по секрету, эту теорию вывела Анна. Она проницательный человек, поэтому она не смогла не заметить того, что это место по факту, Вам отвратительно, точно так же, как и мне. Наши различия только в одном: Вы здесь находитесь добровольно, а я принудительно – вот, пожалуй, и все.

– Интересное у Вас заключение. Я прямо-таки в восторге от него, однако, позвольте спросить, с чего вдруг Вы решили, что мне неприятно место, где я работаю с полной отдачей, при этом занимая не маленький пост?

– А это вот все – он обвел руками, как бы вырисовывая сферу – всего лишь маскировка. Вы скрываетесь от чего-то, и психушка позволяет Вам затеряться от угнетающих мыслей, которые, если бы не это место, сожрали бы Вас заживо. – Пациент усмехнулся, и пожал плечами.

Я даже не знал, что на это ответить. То о чем я думал накануне, прогуливаясь по городу, этот малознакомый мне человек выдает вот-так-вот слету, словно он умеет подслушивать мысли. Немного покраснев, словно от стыда, в полной растерянности, мне ничего не пришло на ум, кроме того, как:

– Увы, лгать не умею, отчасти Вы правы. – И, впервые в своей жизни, приняв, для профессора, не здоровое решение, я рассказал постореннему человеку всю историю своей не самой великолепной жизни, отчего стало ясно, почему я собственно, так увлечен этой работой.

Из моего пациента вышел очень хороший слушатель, он ни разу меня не перебил, и не переспросил, как это часто бывает, когда твой собеседник под неким равнодушием отвлекается другими мыслями. В результате он выразил свои соболезнования, а я, взглянув на часы, сделал вид, что уже пора прощаться до следующего раза.

Тогда мы пожали друг другу руки, и санитары, которых я позвал за пару минут до нашего расставания, снова сопроводили моего гостя до его привыкшей палаты, что находилась на втором этаже.

Я посчитал, что поступил очень неординарно, но крайне хитро, рассказав ему о части своей жизни. Пусть это было несколько не профессионально, но ведь теперь, как мне показалось, открыв все свои карты, тот уже не сможет отмалчиваться, когда я задам ему аналогичный вопрос касательно его помешательства.

Терапию, которую должен был вести лечащий врач, взял в свои руки человек, кто являлся этому сумасшедшему другом. А у друзей, как известно, не должно быть никаких секретов между собой. И основываясь именно на этой не стандартной методике, я пришел к выводу, что не какая терапия, не в силах повлиять на моего пациента так, как это способен сделать человек проверенный, и вызывающий доверие.

А то, как он смог раскусить меня, вернее, мое укрывательство работой – меня это, конечно же, заботило, но уже не так сильно, как случись оно, к примеру, месяца два назад. Что ж, наверное, у этого человека имелся встроенный рентген, и никак иначе.

 

Глава 9.

Через пару дней, после нашей очередной встречи, я проснулся в своей постели в холодном поту: мне приснился ужаснейший сон, который когда-то был явью – мне приснились похороны моей жены. Лежа в постели, перед глазами до сих пор вырисовывался силуэт необычайно красивой женщины, мертво лежащей в гробу. Протерев глаза, как младенец, эта картина стала постепенно растворяться, а взамен дурному видению, лицо нежно пригревало морозное солнышко, что сочилось через окошко – настал тот самый день, когда я должен был приступить к терапии, под названием «дружба».

Я, как всегда немного задержавшись, прибыл в клинику, поздоровался с персоналом, и сразу же направился в свой кабинет.

Стоило мне немного отогреться, как тут же в дверь послышал стук, а затем вошел доктор Левин:

– Здравствуйте! Не помешал?

– Что Вы, друг мой, я всегда только рад нашей встрече. Быть может чаю?

– Благодарю Вас, но, наверное, воздержусь!

– Дело ваше, а вот я, пожалуй, попью горяченького, а то с улицы, знаете ли, зябко очень.

– Да, зима нынче суровая удалась.

– И не говорите…, Вы ко мне по делу, аль, просто поболтать зашли? – взглянув на его смешные усики, я не смог не улыбнуться.

– Увы, но должен сказать, что по делу. – Присев на стул, и наблюдая, как я завариваю чай, он продолжил – Я понимаю, конечно, что все это полная чепуха, но некоторые сотрудники нашей клиники, не будем называть их имена, очень озадачены Вашей методикой по лечению одного из пациентов. Предполагаю, Вы догадываетесь, о ком идет речь?

– Как же, как же, прекрасно пониманию. И что же именно им не нравится в моей этой самой методике, если не секрет?

– Честно признаться, их смущает, что терапия, которую оказываете Вы, проходит не как это положено, в палатах, в присутствии другого персонала, а здесь, в Вашем кабинете. Как бы это выразить? – Без…, так сказать, посторонних лиц.

– И Вас, я полагаю, это тоже заботит? – в этот момент меня одолел несомненный страх, которого я ни в коем случай не должен был проявить. Моя репутация висела практически на волоске, подверженная разоблачению нестандартной форме подхода к определенному пациенту. И я боялся слов, которые мне предстояло услышать, несмотря на то, что сказаны они были не совсем уверенно:

– Боюсь, что да.

Теперь все, что у меня оставалось – это самооборона:

– Интересно! Вы, как я считаю, талантливый доктор и должны понимать, гораздо больше других, что в нашем деле важен индивидуальный подход, к каждому пациенту. – Лицо молодого человека покрылось стеснительной краской, видимо мне удалось его пристыдить, чего я, собственно и желал – Понимаете, если мы будем действовать по определенной схеме – ничего хорошо из этого не выйдет, не так ли? Нет, если я не прав, Вы можете смело меня поправить. – Доктор опустил глаза в пол – Хм, у Вас нет замечаний по этому поводу? Нет? Ну что ж, хорошо, тогда я продолжу. – От своей защиты я преступил к нападению – Так вот, этот человек, которого приводят в мой кабинет, не идет ни на какие компромиссы там, когда находится в своем загоне. Его так же пугает присутствие, как Вы сами выразились, посторонних людей. Поэтому, мне ничего другого не оставалось, как только постараться немного скрасить обстановку, пригласив его сюда. И знаете что, этот эксперимент начинает постепенно срабатывать, и вечно молчаливый больной стал разговаривать со мной. Пусть наши беседы не столь длительны, но результат, во всяком случае, имеется. А теперь, ко мне являетесь Вы, и пытаетесь меня выставить некомпетентным врачом, который, между прочим, имеет ученое звание профессора. Если те сотрудники, включая Вас, настолько сильно сомневаются в моем профессионализме, то первым делом, я бы посоветовал вашей шайке создать комиссию, и, законно, на всех основаниях, ознакомиться с моим ведомым журналом! – Левин был неплохим человеком, он мне всегда нравился, но сейчас пришлось действовать жестко, дабы спасти себя от клеветы, которую, как клеветой на самом деле назвать нельзя.

Это было некое сражение, или даже испытание, над которым я, в очередной раз, взял вверх. И честно признаться, я не ожидал, что смогу так хладнокровно отстаивать свою позицию, четко мотивируя полу поддельным журналом, и без страха агитируя этого доктора на создание комиссии, которую на самом деле до жути боялся.

Молодому доктору, поддавшемуся моему напряжению, ничего не оставалось, как извиниться.

– Что Вы доктор? Я никак не хотел осквернять Вас, и тем более доводить это до официальности. Нет, напротив, я прекрасно понимаю: все, что Вы делаете – это очень профессионально и действительно впечатляет. – Немного восторженной лести – Да у Вас безукоризненный подход к любому из ваших больных! Просто, не поймите не правильно, но я должен был убедиться, что Вы отдаете отчет своим действиям.

Как бы исподлобья – Убедились?

– Вполне! – Некий тет-а-тет – Если Вы не против, то мог бы я Вас попросить, чтобы мы сохранили наш с вами разговор в тайне, не предавая его огласке? Мне и вправду очень стыдно, и я сожалею, что вообще решил затронуть эту тему.

– От чего же, будь по-вашему! – немного смягчив обстановку – Да, и передайте остальным, пусть знают, что я еще не свихнулся, и пока еще могу себя контролировать. – Левин робко улыбнулся, и покачал головой в знак согласия. На этом наш конфликт приобрел дружеское рукопожатие, словно мы несколько минут назад не обсуждали никаких тем, которых я всегда всячески боялся, и старался избегать. Теперь перед нами воцарилась прежняя симпатия, и мой коллега все-таки решил попить со мной чайку, в знак нашего с ним примирения. Мы обсудили недавно прогремевший по всему городу спектакль «Мертвые души», а после, я попросил его, что бы тот вместе с санитарами сопроводил ко мне пациента со второго этажа. Левин охотно принял эту инициативу, и все стало на свои места.

Вскоре, я встретил званого гостя.

– Здравствуйте, профессор! Я вижу, Вы чем-то обеспокоены?

– А? – меня поразила его смелость. Раньше он был более насторожен, при наших встречах. – Нет, нет. Просто недавно у меня состоялся неприятный разговор с одним из моих работников. Не принимайте во внимание.

– Как скажите. – Пациент, по-хозяйски, обошел кабинет, после чего уселся на полюбившийся ему стул. – Доктор Левин…, сегодня немного странный. – Почесав затылок – Нет, он и раньше не был дерзок по отношению ко мне, но все же сегодня он через-чур уж как-то добр и деликатен со мной, что наводит на разные мысли. Анна, вот, мне подсказывает, что у Вас с ним произошел какой-то конфликт, и произошел он на почве несогласия, касательно меня. Это правда?

– Да, друг мой, это так. Доктору не понравилось то, что наши с Вами встречи проходят тут, а не в палате. И еще он выразил недовольство того, что мы с Вами общаемся исключительно вдвоем, без присутствия других лиц. И, знаете что, я тоже обеспокоен этим. Вы здесь уже довольно давно, сколько, почти полгода, и за все это время Вы ни разу ни с кем не обмолвились и словечком, ну…, не считая меня. Скажите мне, это разве нормально?

– Эх, а если я задам Вам встречный вопрос: А что в этом плохого? – одобрительно пожав плечами – Поймите меня, я человек скрытный, и мне нравится держаться от люда на расстоянии. Во всяком случае, мое нежелание общаться с окружающими, не вынуждает меня быть лжецом и лицемером, какими являются очень многие. Да, и эти разговоры с незнакомцами, или с глупыми людьми, или с неприятными личностями…, все это только ненужная вода. Так, трескотня, и не более того. Допустим, доктор Левин. Он, еще раз повторюсь, безусловно, хороший человек, но о чем я должен с ним разговаривать? Даже если мы будем толковать на какие-то серьезные темы, он, все-равно, будет воспринимать все с глуповатой усмешкой, ибо слова эти сказаны будут из уст умалишенного.

– Хорошо, но ведь и до клиники, Вы не имели желания беседовать с другими. Взять, к примеру, вашу сестру.

– Ирина. С ней я перестал общаться по другой причине. Мне надоела ее постоянная опека, и совершенно не нужная забота. Она, как и все стала считать меня свихнувшимся, отчего всячески пыталась меня оберегать, как ребенка – и меня это огорчало. Бывало, сидишь, читаешь книгу, размышляешь о чем-то, а тут тебе под руку: «Ну, как твое самочувствие? Тебе уже лучше?» – поначалу такая забота, возможно, приятна, но когда так повторяется постоянно, изо дня в день, это начинает злить. А огрызаться, я никогда не любил, поэтому мне было проще перестать говорить и с ней.

– Вот как? А почему же, в таком случае, Вы решили заговорить со мной? – раз вам неинтересно общение с людьми.

– С вами? – Опять пожав плечами – Этому способствовала Анна. Ее интуиция подсказала, что мы с вами, в чем-то очень схожи. И действительно, я еще не встречал в своей жизни собеседника лучше Вас. К тому же, как мне кажется, Вы не видите меня психом, скорее, я для Вас просто чудик, которого Вы хотите спасти, сами не зная от чего. – Снова задумчиво почесав затылок – Ничего с этим не поделать, это ваша работа, а вот как человек Вы, на самом деле, очень хороший.

– Благодарю за комплимент.

– Не стоит. Слово «комплимент» – это лесть, а вот «правда» – есть утверждение.

– Тоже верно. Но позвольте поинтересоваться, просто так, из любопытства, почему, когда я пытаюсь узнать у Вас что-то про Анну, вы сразу же перестаете со мною говорить? – Пациент взглянул на меня, и сразу же в его глазах образовалось какое-то помутнение. Оно всегда покрывало его взгляд, перед тем, как он начинал играть роль неразговорчивости. – Прошу Вас не отмалчивайтесь на этот раз. Я задал этот вопрос не как врач, а скорее, как друг, кому интересно знать о Вас всю правду, так же, как Вы знаете обо мне.

Но слова эти были уже бесполезны, они снова обращались в пустоту. Пациент второго этажа не желал говорить даже с другом, видимо его секрет был слишком уж важен для него. А мне ничего не оставалось, как только выдать ему правду, о его разоблачении:

– Хорошо, если Вам нравится молчать, молчите себе на здоровье. Молчите, но выслушайте! Мне все известно, друг мой! Мне все известно о Вас! Да, я был на той квартире, где Вы проживали в последнее время…, я общался с вашими соседями: Варварой и Тамарой Васильевной. А недавно здесь, в этом самом кабинете присутствовала Ваша сестра. – Сделав небольшую паузу – Умоляю, не смотри на меня таким удивленным взглядом. Если хотите знать, для чего все это, то просто задайте свой вопрос, и я на него с радостью отвечу. – Больной пристально смотрел мне в глаза, но рот его при этом оставался закрытым – Что ж, думаю, Вам все-таки это любопытно, просто Вы боитесь, нет, Вы скрываетесь от существующей действительности. Так вот, мне известно о том, как Вы познакомились со своей будущей супругой в Ялте. Вы – актер Питерского театра, а она – художник. Ирина Сергеевна рассказала мне, как вы были счастливы вдвоем. – Невольно усмехнувшись – Поверьте мне, и я тоже был очень счастлив со своей супругой. Я любил ее, я безумно любил ее, думаю, так же, как Вы любили Анну. Но, поймите же Вы, наконец, что людям свойственно покидать этот мир, как бы мы того не хотели! – Понизив голос, до полушепота – Думаете, мне было легко, когда я узнал, что мою жену уже ничто не спасет от болезни? Ошибаетесь, дружочек, мне было не легко, ой как не легко. Я не мог найти себе места, и только жил тем, что постоянно молил Бога, дабы он спас мою супругу, и оберег ее от этой болезни. Но, случилось то, что должно было случиться – это судьба. Она скончалась двенадцатого апреля. Похоронив ее, эта женщина до сих пор является ко мне во снах. Практически каждую чертову ночь я вижу свою жену, но я, так же, прекрасно понимаю, что это только сон, и не более того. Мне пришлось смириться с потерей близкого человека. Это было сделать не просто, но, такова истина, которая решает за нас, кому жить, а кому нет. А Вы, друг мой, никак не можете это принять за должное. Вы терроризируете себя и свой разум, иллюзиями уже давно не существующей Анны, и не более того. Простите, если эти слова прозвучали жестоко, но это, как бы не было печально, неоспоримая явь. – Не в силах больше находится в кресле, я подскочил и подошел к окну.

Прошло минутное молчание, пока я рассматривал дворника, подметавшего тропинку, после чего в мою спину врезались слова собеседника:

– Мне жаль Вас, доктор! – я в полном недоумении обратил на него свой взгляд, а мой приятель лишь стеснительно улыбнулся – Да, мне вправду Вас жаль. Потерять любимого человека, наверное, это самое ужасное, что может произойти в нашей жизни. Однажды мне пришлось пережить нечто похожее, когда я чуть было не лишился Анны. Благо, мне удалось ее спасти, и теперь мы всегда вместе, чтобы не случилось.

– Да, но почему же тогда я ее не вижу? Почему ее не видят другие?

– Интересный вопрос! – Пациент отвел взгляд немного в сторону, остановив его напротив стены, где висели картины – Крылья за спиной этой девушки Вы тоже не уследили, не так ли? Но ведь это не означало, что их вовсе не существует. Дело в том, что люди видят только то, что они хотят видеть. Есть четко выраженная материя, и вы в нее верите, а все то, что скрывается за этой материей, вернее, немного прикрытое ей – Вам это уже неподвластно и чуждо. Наверное, люди просто слепцы. Упертые бараны, не примите за оскорбление, которые верят только в определенную реальность, совсем не замечая остального, что окружает ее. Ведь, смотря на плоскость, мы никогда не увидим настоящей «трехгранности», или даже «трехмерности». Отсюда складывается вопрос: Зачем я должен разговаривать с человеком, который не видит ничего кроме того, что творится у него под носом? А когда я начинаю говорит о чем-то более расширенном, меня начинают воспринимать за умалишенного, тем самым высмеивая мои предположения и высказывания. – Вдумчивая пауза – Скажите, мне это надо было, зная гораздо больше других, выглядеть перед ними всеми, ничтожным посмешищем? – печально вздохнув – Сейчас я даже немного благодарен Тамаре Васильевне и прочим соседям, что они в отсутствие моей сестры, поместили меня сюда, к вам. Тут мы, во всяком случае, чувствуем себя в полном спокойствии, где на нас не оказывает давление все окружающее, включая мою сестру, которой приходилось играть роль заботливой няньки. Еще мы благодарны этому месту за то, что оно свело нас с Вами – с человеком очень умным и приятным по общению. Надеюсь, и у Вас однажды получится переломить дымку затененности, и тогда Вы сможете увидеть гораздо больше, чем видите сейчас. Только тогда, расширив свой кругозор, Вы почувствуете себя воистину счастливым. А сейчас все что Вас окружает – это только фальшивая реальность, которая, несомненно, Вам противна. Просто в этой скорлупе, Вы как бы спасаетесь от воздействий того, что, говоря на вашем языке, здоровому мозгу категорически запрещено воспринимать – вот Вам и вся философия. – Ехидно улыбнувшись – Скрываете свое несчастье здесь, пытаясь вылечить людей, а сами при этом нуждаетесь в помощи гораздо больше других – а это уже ваша реальность, советую, задумайтесь о ней на досуге. А сейчас, сделайте, пожалуйста, одолжение: попросите санитаров сопроводить меня назад в палату. Честно говоря, я немного устал от нашего разговора, и нам хотелось бы уединения.

Меня крайне поразили слова человека, который видит призрака, но виду подавать было нельзя, так как я – врач, и моя задача заключается в том, что я не должен поддаваться убеждениям больных пациентов. Здесь, в этом месте, по правилу, должны слушать меня, а не наоборот. Ведь, если я начну принимать во внимание каждое слово, обращенное пациентом в мою сторону, то это уже будет не лечение больных, а черт знает что. Поэтому, мне ничего не оставалось, кроме того, как, не раскисая, сосредоточиться, и хладнокровно, дать свое согласие:

– Конечно, друг мой, как Вам будет угодно! – я вызвал санитаров, и мой собеседник, спустя пару минут, молчаливо покинул кабинет.

Люди в белых халатах, и человек в полосатой пижаме оставили меня одного в заточении четырех стен. После того разговора я еще долгое время не мог прийти в себя. В моей голове повторно прокручивались слова пациента, и с каждым разом, все сильнее и сильней терзали сомнения: а сумасшедший ли он, как это утверждают другие? Кто бы мог подумать, что слова умалишенного заставят меня задуматься о действительности? Ведь он и в самом деле, отчасти был прав, и все вот это, что окружало меня, являлось лишь оболочкой укрывательства от той самой реальности, о которой мы говорили несколько минут назад.

Закурив трубку, я погрузился в рассуждения с самим собой, пытаясь найти четко сформулированное определение тому, кто из нас более несчастен: мой пациент или же я – человек, который прячется здесь, пытаясь спасти кого-то, от незнамо чего. Раньше я был подвержен стандартным мыслям: «Все, что не поддается логике – это есть не здоровое, будь то человек, или мысли, или действия не ненормального человека, основанные на ненормальных мыслях». Сегодня на эти стереотипы пришлось взглянуть несколько иначе, однако, смысл им был все-равно утерян, ибо твердого объяснения всему происходящему найдено так и не было. И все что мне оставалось, так это только набраться сил, развеяв воспоминания о недавней беседе, собрать волю в кулак, и пригласив доктора Левина продолжить ежедневных обход своих больных, часть которых, возможно, такими вовсе не являлась.

На некоторое время, мне удалось погрузиться обратно в работу, и тогда на душе стало гораздо просторнее. К тому же, Левин был еще тот шутник, и, слушая его смешные рассказы о очередном поступившем с белой горячкой, забываешь обо всем на свете, даже мысли о действительности растворяются в твоей голове, а взамен им просыпается радужная улыбка, свойственная подростку.

 

Глава 10.

Ну, шутки шутками, белая горячка белой горячкой, а я, пожалуй, вернусь обратно к рассказу о своем задачном пациенте.

Так вот, вскоре, как и обещалось, меня повторно, пообещанному, навестила Ирина Сергеевна – сестра сумасшедшего. На этот раз наше общение складывалось более на профессиональном уровне, то есть, я уже не старался утешить эту даму, а говорил только по совести, все как есть. Я поведал этой барышне о том, что изменения все-таки имеются, что они не столь обещающие, как хотелось бы, но, во всяком случае, и не прогнозирующие ухудшению состояние моего пациента.

Сестре умалишенного брата было приятно слышать такие новости, от чего на ее лице царила робкая, но в тоже время восхитительная улыбка, полная положительного оптимизма. Она радовалось, что ее близкий родственник перестал прятать себя в тени, и пошел на контакт, пусть и не со всеми, кто оказывался в поле зрения, но хотя бы с его лечащим врачом.

Ирину Сергеевну всегда тревожила та мысль, которая тревожила многих, в том числе меня, а именно, вечное укрывательство Анны от окружающего мира, в своем глубоком подсознании. Сейчас, когда дама узнала, что пациент второго этажа полностью открылся перед профессором психиатрической больницы, ей стало ясно: человек идет на поправку. И ее уже не особо заботило, что для полного выздоровления требуется огромная куча времени, нет, это уже было абсолютно не важно, главное, есть шанс, а все остальное – сущие пустяки.

Барышня в дорогом модном пальто, выражала свою признательность мне – человеку, кто приложил все свои усилия, лишь бы сдвинуть с места этот не легкий камень, под названием «молчание». Мне было лестно слышать добрые слова, из ее уст адресованные в мою сторону, однако, я старался приостановить этот шквал хвальбы, дабы не сглазить начатое дело. В результате, когда мне все-таки удалось немного «приуспокоить» столь эмоционального человека, в знак доказательства своих слов, я решил позволить этой даме Бальзаковского возраста встретиться со своим братом, при одном немало важном условии: она должна была вести себя с ним, ни как с ребенком, а как со взрослым человеком. То-бишь, было очень важно, чтобы сестра не проявляла никаких своих способностей, присущих нянькам, все, что от нее требовалось – это общение с пациентом, на равном уровне.

После нашей беседы, и моей инструктивной профилактики по правильному поведению, в присутствии больного, мы, в сопровождении медсестры, направились в «тихую» палату второго этажа. Честно признаться, я был очень взволнован, наверное, ни чуть не меньше этой барышни, которая не видела своего брата больше полу года. Меня переполняло чрезмерное любопытство: что из этого всего выйдет, и заговорит ли этот скрытный человек со своей сестрой? – Ответ этому могли определить считанные минуты, которые, пока мы спускались вниз, тянулись, казалось бы, целую вечность. Когда мы, наконец-таки, достигли двери нужной нам палаты, я еще раз напомнил о правилах «этикета», и тогда открыв дверь, мы прошли внутрь.

Пациент спокойно лежал на своей кровати, мирно поглядывая в полоток. Конечно же, он не ожидал, что к нему в гости пожаловал ни кто иной, как я и его сестра. Поэтому, этот скрип дверных петель ему показался совершенно безразличным, от чего он даже не соизволил повернуться в нашу сторону. Мы встали напротив небольшого столика, после чего я немного покашлял, как бы подав голос: «Друг, ну что же ты не встречаешь своего приятеля?» – тогда он резко подорвался, стало быть, наброситься на меня с рукопожатиями, но когда вдруг увидел свою сестру, снова приутих, не ожидая такого хода событий.

Постоялец этой палаты послушно сел на край кровати, и молча, как-то мечтательно, стал осматривать Ирину. По глазам больного было видно: он очень рад данной встрече, но, при этом, какая-то частица удерживала его, подойти к этой женщине, и сказать «Как же я по тебе скучал!». Пациент просто смущенно улыбнулся, и опустил взгляд в пол. Мне ничего не оставалось, как только взять инициативу в свои руки:

– Добрый день! А я Вам тут гостя привел. – Выдержанная пауза – Вы разве не рады? – сумасшедший, не найдя нужного ответа, по-обычному, пожал плечами. Дама в шляпке, гордо сдерживаясь, прошла мимо постели своего брата, и встала возле окна, немного прикрывая дневной свет. А я тем временем продолжил:

– Простите, я бы с радостью пригласил Вас в свой кабинет, но сегодня, увы, у меня нет такой возможности. – Неловко разведя руками – Таковы правила в местах подобных этому, друг мой, все свидания с родственниками должны проходить исключительно в палатах, в присутствии лечащего врача. Но Вы не должны беспокоиться по этому поводу, сами понимаете, что это только формальность и не более того. Я уже давным-давно не являюсь для Вас доктором, и Вам известно. – Я не знал, что бы еще такого дополнить, дабы растормошить эту молчаливость, но мне помогла сестра умалишенного – она четко соблюдала преподнесенную ей инструкцию, поэтому вела себя довольно сдержанно. Женщина взяла с подоконника подаренную мною книгу с рассказами Тургенева, и, открыв ее, немного пролистав вперед, прочла фразу: «Всякая мысль подобна тесту, стоит помять ее хорошенько – все из нее сделаешь» – потом, отложив книгу сторону, и повернувшись к окну, дама в шляпке, как-то скромно, со вздохом прошептала:

– Какие замечательные слова…

Взор пациента сразу же обратился в ее сторону, видимо, он был в приятной растерянности, что сестра ведет себя совершенно иначе, никак это было до его отправки в госпиталь. Скорее всего, больной ожидал, что женщина после того, как увидит своего братца, сразу же подлетит к нему, и начнет тискать, прижимая к сердцу и груди, проявляя тем самым заботу, присущую материнскому состраданию, что вот он такой бедняга, совсем рассудок потерял, и очутился здесь: несчастный и всеми брошенный…

Так бы оно и случилось, но сейчас мы действовали строго по моему плану, и он, как оказалось, сработал. В итоге, мужчина аккуратно приподнялся с кровати, пристально посмотрел мне в глаза, как бы прося какого-то разрешения, а затем подбежал к своей сестре, и обнял ее со словами:

– Ирина?! Неужели это ты?... – таким образом, мой подопечный нашел для себя еще одного собеседника.

После той встречи, Ирина Сергеевна стала чаще навещать меня и своего сумасшедшего брата. Раз, а то и два раза в две недели, она приходила ко мне в кабинет, мы обсуждали изменения, если такие наблюдались, а потом направлялись в покои второго этажа, где мирно обитал постоялец больничных стен. Такие встречи вошли теперь уже в традицию, и продолжались в течение года.

Они помогали моему приятелю выйти на среднестатистический уровень, приближенный здоровому человеческому образу. Благодаря нашему общению, и общению с сестрой, больной стал вести себя более раскрепощено, иногда даже, обмолвливаясь пару тройками словечек с доктором Левиным, санитарами и медсестрами. Казалось бы, умалишенный стремительно идет на поправку, и это было действительно так. Единственное, что продолжало меня тревожить – это невидимое существование Анны, которая по-прежнему, занимала неотъемлемую нишу в голове этого человека.

Теперь моей главной задачей являлось уничтожение «галлюцинациозных» ведений давно погибшей женщины. Встречаясь в моем кабинете, с жителем «тихой» палаты, после рассуждений на какие-нибудь глобальные темы, я, деликатно переключался на настраивание больного, что пора бы ему отпустить свою супругу, и начать жить новой жизнью.

Он всячески сопротивлялся, а потом снова пытался утонуть в молчании, из которого я вытаскивал его, словно за шкирку, основываясь на фактах, которые мы должны воспринимать такими, какие они есть, а не которыми мы пытаемся спастись от окружающей реальности. Тогда между двумя взрослыми людьми снова разворачивался спор относительно того, что мы видели совершенно разные вещи: иллюзию и настоящее. В заключение таким диалогам, пытаясь сохранить о себе «положительный отзыв», я принимал во внимание его утверждения, и на этом мы расходились со счетом: «ничья».

Так продолжалось целый год, пока однажды мой клиент не пожаловался мне в полном отчаянье, что его супруга частенько стала исчезать, пропадая из зоны видимости, а иной раз, она присутствовала перед ним, принимая, полупрозрачный облик. Я отчетливо понимал: мозг моего клиента начинает растворять его крепко окаменелые воспоминания, которые обратились некой явью – при этом старался его утешать, объясняя, и приводя различные примеры о своих пациентах, кто попадал в точно такую же, или схожую, рутину, подвергнутую нереальности...

Помню, как однажды он заплакал на плече своей сестры, умоляя ее согласиться с тем, что Анна на самом деле жива, и, что она находится в этой самой палате, где были они. Но женщина твердо опровергала все эти мольбы, строго руководствуясь моим правилам о поведении, с умалишенным братом. Тогда он, вытерев слезы, сказал:

– Что ж, теперь вот и я ее не вижу. Наверное, это и впрямь было мое долгое помешательство, и не более того. – Покойная супруга навсегда оставила своего мужа, и преподносилась к небесам. Больше она не потревожила этого человека своим присутствием.

Спустя пару недель, мой подопечный пришел в норму, окончательно загубив тенденцию развития несуществующего мира. Тогда я его, с огромной гордостью выписал, и он, вместе с Ириной Сергеевной, направился домой, в свою убогую коммунальную квартиру, где помимо него проживала Тамара Васильевна, Варвара, и остальные жильцы. Я слышал, что он восстановился библиотекарем, в местной районной библиотеке, и принялся жить прежнею жизнью, только теперь уже без сумасшедших видений.

А сейчас я стою возле небольшой могилки на Ваганьковском кладбище, и делюсь с вами воспоминаниями о необыкновенном человеке, который показал мне истинную красоту этого мрачного мира. С неба на меня капают мелкие слезинки, характерные для этого времени года, а на душе царит душераздирающая тоска и тревога.

Кто бы мог подумать, что я – психиатр, носящий звание профессора, однажды, будучи наделенный профессиональным потенциалом и жаждой результата, смогу довести человека до самоубийства? Я был настолько околдован целью излечить своего больного, что все остальное для меня было абсолютно неважным: ни эти жизненные ценности, ни желания человека сохранить в себе все самое дорогое и важное. Просто оказывал безжалостность к пациенту, и мне было совершенно наплевать на его искусственное счастье. Наверное, мною правило самолюбие и потребность доказать всему миру, что я способен погубить в своем клиенте все ценности, а потом смело назвать это «здоровым человеком».

После того, как мой друг был выписан, он попробовал начать новую жизнь, которую я так навязчиво, настойчиво, и охотно нахваливал ему. Он вернулся в коммунальную квартиру, устроился в библиотеку…, влился в общество, и принялся за размеренное скучное существование. Но стал ли этот человек счастливым? – Нет, не стал. Потому что у него было похищено самое дорогое, что считалось воистину ценным, по сравнению со всем остальным и никчемным, на фоне этих серых зарисовок. И похитителем этих ценностей оказался, как ни странно, профессор – его приближенный, фальшивый друг.

Мы всегда были искренны по отношению друг к другу, только вот искренность моего больного заключалась в правде, а я моя таилась во лжи, прикрытая таким термином, как дружба. Я был вынужден играть эту роль, ведь только она способствовала тому, что привило сумасшедшего к его выздоровлению. Если бы мы познакомились при каких-то других обстоятельствах, думаю, наша дружба была бы крепкой и неразлучной, но судьба с нами сыграла другую, злую шутку.

Я узнал о кончине своего приятеля от его сестры – Ирины Сергеевны. Случилось это спустя полгода с нашей последней встречи. После того, как эта женщина сообщила мне столь ужасную новость, мое нутро сжалось донельзя, а к горлу подкрался огромный комок горечи, олицетворяющий тошнотворный эффект к самому себе. Да, это я загубил жизнь удивительного человека. Конечно же, это было сделано не со зла, отнюдь, но факт остается фактом – мой пациент повесился в комнате, убогой коммунальной квартиры, когда смысл его жизнь был окончательно и бесповоротно утерян, благодаря оказанным мною терапиям.

Эта новость так же сподвигла меня к тому, что я раз и навсегда завязал с медициной, и отправился на пенсию. Я не мог больше лечить своих больных, принимая во внимание, что все это может обернуться так же трагические, как оно случилось с моим другом. Для профессора городской психиатрический больницы настал момент, когда пора было отправляться на покой, и замаливать свои грехи за содеянное. Надеюсь, этот человек когда-нибудь все же сможет простить меня, за то, что я отобрал у него нечто святое…, за то, что я отобрал у него Анну.

 

Эпилог

После кладбища доктор направился домой, прогуливаясь медленной, пожилой походкой. Дома его встретила любимая кошка – единственное живое существо, что всегда было с ним рядом.

После ужина он направился спать, а во сне его навестили покойная супруга, и близкий друг-собеседник. Они как всегда долго разговаривали, обсуждая проблемы современного мира, а когда наступило утро, профессор открыл глаза, но перед ними по-прежнему находились облики двух близких ему людей. Он поморгал веками, протер слезы после сна, но фигуры этого мужчины и женщины сохранили свой первоначальный облик – тогда этот человек впервые за долгие годы почувствовал себя счастливым, ибо ему удалось вернуть своих любимых, возродив их силуэты в своем подсознании.

Вскоре жильцы по этажу заметили, что поведение этого старичка несколько изменилось. Он стал разговаривать с самим с собой, смеяться…, шутить, и тогда они, переполненные беспокойством о состоянии своего соседа, вызвали скорую помощь. Молодой фельдшер выявил помешательство в голове заслуженного профессора, мол, окончательно сдурел на старости лет. И тогда его отвезли в соответствующую клинику. Там его встретил доктор Левин, и расположил в «тихой» палате, что находилась на втором этаже городской психиатрической больницы.

07.09.2011 – 13.10.2011г.

Рейтинг:
3
EternalLight в чт, 13/10/2011 - 12:39
Аватар пользователя EternalLight

Может стоит разбивать такие объёмные произведения по главам на несколько публикаций? Тем более подшивка отлично работает

__________________________________

DO NOT TELL ME WHAT I CAN'T DO!!!

Татьяна Аверина в чт, 13/10/2011 - 16:34
Аватар пользователя Татьяна Аверина

 Впечатлило! Согласна - не каждый на нашем сайте сможет прочитать, люди занятые, выходят на сайт в свободное время. Будет легче читать по главам. Да и полезнее - надо осмыслить прочитанное. Очень много интересных умозаключений. Тонка грань между реальным и нематериальным... И почему-то сочувствуешь тем, кто это "нематериальное" не видит... Спасибо за рассказ!

__________________________________

Аверина Татьяна.

Slastenych в чт, 13/10/2011 - 18:06
Аватар пользователя Slastenych

А если сделать так: прочитал часть в свободное время, и если тебя заинтересовало написанное, то вернешься и дочитаешь до конца?

Татьяна Аверина в чт, 13/10/2011 - 18:14
Аватар пользователя Татьяна Аверина

 Приходится выходить с сайта, потом искать то место, на котором закончил читать... По опыту знаю - мало кто длинные рассказы осиливает, а жаль... Очень много хороших и сильных вещей прошло незамеченными... Мне легче, у меня много свободного времени, а по будням днём компьютер в моём распоряжении. Стараюсь прочитать всё (кроме ужастиков и мистики про вампиров и море крови). А ваши вещи очень сильные и достойны, чтобы их прочли!

__________________________________

Аверина Татьяна.

Slastenych в чт, 13/10/2011 - 21:28
Аватар пользователя Slastenych

Благодарю Вас! Приму во внимание!)))

Татьян, увидела бы Ваши отзывы моя учительница по русскому языку и летературе, думаю, ее бы постиг шок.))))))) По этим предметам в школе у меня были сплошные двойки, и иногда, в качестве поблажек, слабенькие трояки.))))

Муратов в пт, 14/10/2011 - 09:26
Аватар пользователя Муратов

и правда - рассказ великоват, с телефона тяжело читать, но увлекательный и воспринимается легко, поэтому дочитаю обязательно))

__________________________________

незаметно как стал злым... так же как и все...

Kate в вс, 16/10/2011 - 21:49
Аватар пользователя Kate

Рассказ впечатлил, но не по своему размеру, а по содержательности....

Спасибо. 

__________________________________

Kate*** 

Slastenych в Пнд, 17/10/2011 - 20:37
Аватар пользователя Slastenych

Рад стараться)))