Единственное желание

Сказки бывают разные: о красавицах и чудовищах, о благородных разбойниках и богатырях, просто про лису или там зайца. А наша сказка, может, и вовсе не сказка, правда начиналась она сказочно, вернее сказочно счастливо.
Рождение Антошки было счастьем для родителей. Уже немолодые супруги прямо светились от счастья, став, наконец, мамой и папой. Но счастье длилось недолго, страшный диагноз превратил счастливую сказку в фильм ужасов.
Антошка никогда не сможет ходить и неизвестно, сможет ли сам кушать, одеваться, да и мыслить тоже.
Сначала родители активно взялись за лечение Антошки. Года через два папе это достаточно надоело, и он потихоньку растворился на просторах нашей большой Родины, уехав однажды на вахту, чтобы заработать денег, да так и позабыв вернуться.
Мама продолжала бороться за сына, правда, они остались без кормильца, но она была женщиной активной, поэтому днём нянчилась с почти недвижимым сыном, а ночью убегала на работу. Постоянное недосыпание, хроническая усталость и непрекращающееся переживание за малыша подорвали мамино здоровье.
Антошка кричал громко и долго, когда прибежала соседка, у которой был ключ от квартиры (она присматривала за мальчиком по ночам, пока мама работала), с мамой было уже всё кончено.
– Увы, инсульт молодеет, – заявил врач с приехавшей скорой, – Но мы тут уже без надобности. Можем забрать ребёнка, он, похоже, инвалид.
И Антошку, завернув в одеяльце, повезли в новую жизнь.
Детский дом-интернат был, конечно, не райским уголком, но и не адским пеклом. Тем более, вскоре выяснилось, что мозги у мальчонки вполне даже ничего, и его перевели в другой интернат, для не совсем уж пропащих детей и даже начали лечить, учить и пытаться сделать из него хоть как-то полезного члена общества.
Учился Антошка хорошо и охотно. Немного искривлёнными ручками ему было трудновато писать, но он старался. Зато, даже такие руки очень хорошо держали книгу. И с книгами Антошка не расставался почти круглосуточно.
Жарким августовским деньком мальчик расположился в теньке под старой липой у самого забора огромного сада, который охватывал ставший ему родным домом интернат. Антошка читал книгу, когда вдруг прямо перед ним приземлились прыгнувшие сверху два мальчишки.
– Привет!
– Здравствуйте!
– А ты в этом доме живёшь?
– Да. А вы с забора спрыгнули?
Антошка не испугался мальчишек, хотя они слыли самыми страшными хулиганами в посёлке, да ведь он не знал, что они хулиганы.
Федька, старший из пацанов, вырвал у Антошки книгу.
– Осторожно! Не порви! – испугался мальчик, – Она библиотечная.
– А мы её сейчас по листочкам распотрошим, – заржали хулиганы.
– Зачем? – искренне удивился Антошка, – Это очень интересная книга. Отдай, пожалуйста!
– А ты забери! – Федька запрыгал перед Антошкой, – Вставай! Забери! – они часто с Лёнькой так издевались над малышами. Когда те начинали подпрыгивать, можно было пнуть по ногам, тогда малыши смешно падали и заливались слезами. Но почему-то мальчишка в мягком кресле на колёсах не спешил и не пытался вернуть свою книжку, – Лёнька, вытолкни его из сидушки, а то сидит тут, как барон.
Лёнька подхватил Антошку подмышки и вытряхнул из коляски. Антошкины тонкие ножки сразу подкосились, и он кулем свалился в траву. В огромных зелёных Антошкиных глазах стояли слёзы, когда он поднял голову и снизу вверх посмотрел на Федьку.
– Зачем? – горестно спросил он, – Я теперь не смогу сесть обратно, а ползти до корпуса очень далеко. Скоро обед, если я опоздаю, меня накажут и оставят без еды, а, может, и без ужина тоже, – Антошка отвернулся и пополз, опираясь на подгибающиеся тонкие ручки, волоча безвольные ноги, в сторону видневшегося меж ветвей высокого дома.
Громко смеющиеся мальчишки притихли.
– Эй, ты чего? Вставай!
Антошка остановился:
– Я не могу.
Мальчишки его подхватили под руки и водрузили в коляску.
– А, это, почему не можешь? – спросил Федька.
– Я – инвалид, – просто сказал мальчик и добро улыбнулся, – Спасибо! – и он, тяжело передвигая колёса тоненькими пальчиками, поехал.
– Эй, подожди, – закричал Федька, – книгу возьми.
– Спасибо!
– А ты когда ходить сможешь?
– Никогда.
– Почему?
– Потому что я родился таким, – Антошка горестно рассмеялся, – Потому что я никому не нужен.
– Так не бывает, – запальчиво заспорил Лёнька, – Родителям всегда нужен!
– У меня нет родителей. Мама умерла. А папа… Папа нас так давно бросил, что я не помню даже, что он был. Если бы у меня были родители, они собрали бы деньги на операцию, и тогда я, может быть, и смог бы ходить.
– Давай, мы тебе поможем, – мальчишки начали толкать коляску, – Ого! Тяжёлая! Как ты её двигаешь?!
– Тяжело. Но иногда хочется побыть одному, почитать книгу, порисовать.
Коляска, движимая двумя мальчишескими силами передвигалась быстро, вот уже и грязно-белый трёхэтажный дом. Вместо лестницы низкое крыльцо дома было просто горкой.
– Спасибо, ребята! Вот я и дома.
Из дверей вышла толстая тётка в сером застиранном халате.
– Антон, опять катался по саду? Вот опоздаешь на обед, Анька Петьковна тебя не будет кормить!
– Баба Маша, опоздал уже, да? – испуганно пробормотал Антошка.
– Да нет ещё. Спасибо, мальчики, теперь давайте-ка я, – она привычно ухватилась за коляску и быстро затолкала её по горке к дверям.
Антошка у дверей выглянул из-за спинки:
– До свидания! – крикнул он, – Спасибо!
Двери захлопнулись, мальчишки молча стояли на дорожке.
– А что, он один в этом доме живёт? – растерянно спросил Лёнька.
– Не знаю, – почесал затылок Федька, – Сколько раз сюда лазили, никогда никого не видели. Окна за решётками, шторки закрыты. Я лично всегда думал, что этот дом пустой, а ворота просто так охраняют, чтобы никто чужой по саду не ползал.
– Может, это хозяйский сын?
– Ты дурак, Лёнька? Он же сказал, что сирота. Эх, как-то не по-пацански вышло. Инвалида обидели, да ещё сироту. Пошли уже!
Через несколько дней Федька опять в саду встретил Антошку, Антон рисовал, когда к нему подскочил Федька, тогда мальчики познакомились. А потом Антошка рисовал Федьку, а потом они разговаривали, смеялись, Антошка пересказывал прочитанную книжку про индейцев. Спохватившись, Федька из последних сил катил Антошку на обед. Успели.
Федька, забросив все свои хулиганско-мальчишеские дела, частенько стал наведываться к Антошке, а иногда и вся его хулиганско-дружбанская банда прибегала послушать интересные Антошкины рассказы, вычитанные из книг. Часто Антон рисовал всю Федькину банду и ещё Трезорку – коротконогую таксу, бегающую вместе с мальчишками. Пацаны забирали рисунки домой. У Федьки все стены в комнате были завешаны Антошкиными рисунками.
Октябрь как-то наступил сразу. Стало холодно, сыро и скучно. Антошка уже не гулял. И не потому, что не хотел, просто не выпускали. Мальчишки ещё в сентябре постепенно растворились, конечно, их можно понять – началась школа. Изредка забегал Федька, а сейчас и с ним до весны не удастся пообщаться.
Вот и октябрь проходит своим чередом. Всё чаще за окном кружатся белые мухи. Антошка очень любил смотреть, как падает снег. Глядя в окно, он, сквозь падающие снежные хлопья, видел лицо мамы. Вернее, он представлял, что видит. Он был маленьким, когда она умерла, и не помнил маминого лица, но очень хотел вспомнить. Когда падал снег, он всегда думал, что вот-вот снег чуть-чуть расступится, и он увидит маму, надо только долго-долго смотреть.
В конце октября Антошка заболел. За день до этого он долго смотрел на снег, а форточка была приоткрыта, её неплотно прикрыла нянечка после проветривания комнаты, и Антошку просквозило. С тяжёлой пневмонией его увезли в больницу. А потом в другую больницу, а потом в третью. И там Антошке сказали, что ему надо делать операцию. Мальчик пожал плечами: «Ну, операцию, так операцию». Ему уже давно было всё безразлично. Выпав из привычного мира интерната и погрузившись в сутолоку детской больницы, Антошка загрустил, поняв окончательно всю безнадёжность своего положения и бессмысленность своего существования.
Бегающие по коридорам дети, хотя и болящие, но становившиеся весёлыми и жизнерадостными, как только хотя бы чуток оклёмывались от своих болячек. Они жили своей жизнью и на Антошку не обращали внимания. Иногда, когда он сидел в своей коляске в коридоре, там подоконники были ниже, чем в палате, и смотрел на падающий снег, некоторые малыши подбегали к нему, но их быстро оттаскивали бдительные мамаши, говоря:
– Не подходи к мальчику, у него ножки не ходят.
Как будто он мог заразить их малышей своим параличом.
К нему никто не приходил. Иногда приносили передачи, может, из интерната, а может, сердобольные мамаши угощали инвалида вкусненьким.
Наконец, его перевели в больницу, где и должны были делать операцию. Антошку положили в отдельную палату. Даже телевизор здесь был, а на тумбочке стояли фрукты. Антошка фрукты не трогал, очень они были похожи на муляжи, которые стояли в вазе в учебной комнате интерната, и на уроках рисования дети пытались их рисовать. На следующий день пришедшая делать уколы медсестра спросила:
– Ты что, фрукты не любишь?
– Люблю.
– Почему тогда не ешь? Тебе витамины нужны.
– А можно?
– Нужно! Ешь, давай!
А потом ему сделали операцию. Когда он открыл глаза, на него смотрела добрая незнакомая женщина, она улыбалась и плакала:
– Очнулся, наконец, очнулся. Ох, и перепугал же ты нас. Семь дней в коме.
– Вы кто? – заплетающимся языком спросил Антошка.
– Потом узнаешь, родненький. Тут к тебе очередь из переживающих. Будешь принимать?
Но зашёл строгий мужчина в белом халате и заявил, что никого больше в реанимацию нельзя, пусть все приходят завтра, когда больного переведут в обычную палату.
Антошку, отсоединив от него смешные проводки и трубочки, переложили на каталку и куда-то повезли. В одном кабинете его просвечивали, в другом, простукивали, а в третьем, совсем забыли. Антошка лежал на каталке около окна, укрытый простынкой, и начинал мёрзнуть. За окном огромными хлопьями падал снег. Мальчик всматривался в снег, вот-вот начинало прорисовываться лицо, но зашедшая тётка отвлекла Антошку, и лицо, так и не открывшись, пропало.
Тётка привезла его в палату и переложила на кровать.
– Ноги-то заморозил как! – воскликнула она и начала растирать Антошкины ступни.
Руки у тётки были тёплыми и мягкими, а ноги и правда замёрзли и немножко побаливали. «Побаливали?! – изумился Антошка, – Как?! Руки тёплые?! Как?!» Антошка дёрнулся и пошевелил ступнями.
– Ну вот, скоро бегать будешь, – улыбнулась женщина и, закрыв мальчика одеялом, вышла из палаты.
Антошка вдруг почувствовал, что очень устал. Он только на минуточку прикрыл глаза, но моментально крепко заснул. Во сне ему снился мягкий, тёплый, пушистый снег.
Первым, кого увидел на следующий день Антошка, был Федька. Он внёсся в палату в длинном, до пола, белом халате с закатанными рукавами и с огромным плюшевым зайцем.
– Привет! – заорал Федька, – Это тебе, – он сунул зайца Антошке и затараторил, – Ты скоро нормальным будешь! Тебе операцию сделали. Там все наши пришли, но всех сразу не пускают.
– А как же? – вставил, наконец, слово Антошка, – А кто же заплатил?
Федька заразительно захохотал:
– Мы! Мы заплатили! Мы с пацанами объявления дали в интернете, газетах и на телевидение, чтобы денег собрать на операцию. Но было мало. А потом к моей маме одноклассница приехала из другого города, увидела твои рисунки у меня на стене и заохала, заахала, говорит, что у тебя талант. Предложила твои рисунки продать. Ну, ты уж извини, что не сохранили. В общем, мы все рисунки собрали, и она их на какой-то выставке продала, а потом ещё своих денег добавила, и тогда на операцию хватило.
В палату заглянула добрая женщина, которую он видел в первый раз, когда вышел из комы.
– Вот! Это она – тётя Аня помогла нам деньги собрать, – представил Антошке Федька вошедшую женщину, – Я побежал! Пока!
Тётя Аня медленно подошла и погладила Антошку по отросшим вихрам.
– Привет! Я тебе пирожков напекла. Любишь пирожки.
– Привет! – улыбнулся Антошка, – Очень люблю! Спасибо!
А потом по очереди заходили мальчишки с подарками.
А потом Антошка учился ходить.
Приближался Новый год, и в фойе появилась ёлка, наряженная настоящими ёлочными игрушками. В интернате на праздник тоже привозили ёлку, но наряжали её тем, что сделали воспитанники своими руками, поэтому на ёлке кривые одноухие зайцы скалились из ветвей, змееподобные собаки сидели у ствола, птицы, с клювами длиннее ног, зло глядели сквозь хвою, болтались расклеившиеся бумажные фонарики и порванные цепочки из цветной бумаги. Здесь же игрушки были такими яркими и красивыми, что Антошка, увидев их в первый раз, застыл и долго разглядывал. Передвигался он всё ещё на коляске, а ходить учился в специальном зале. Ноги были почти лишены мышц, и поэтому процесс обучения ходьбе грозился затянуться надолго. Сейчас, сидя в своей уютной коляске, он пальчиком прикасался к каждой игрушке, до каких мог дотянуться, игрушки качались, задевая соседние, и тихонько позванивали. А ещё были блестящие нити, укутывающие ёлку, пушистая разноцветная мишура и торчащие вверх пластмассовые свечки. Вечером свечки зажглись, и вся ёлка засверкала сказочными переливающимися огнями.
Вечером тридцать первого декабря больных пригласили на праздник. Медсёстры раздали всем смешные колпачки, поролоновые носы, ушки, рожки и маски. Сборище убогих на инвалидных колясках, костылях и с палочками в таких атрибутах смотрелось абсурдно и ужасающе. Антошке даже стало страшновато, и он захотел вернуться в палату, но медсестра не пустила и нацепила на его рыжую макушку заячьи уши.
– Даже не вздумай слинять, – шепнула она ему на ухо, – Сегодня же Новый год! Вон, смотри, столы накрыли. Сейчас все будут пить «шампанское» и загадывать желания. Всежелания, загаданные на Новый год, сбываются.
– Мне ж нельзя шампанское. Я маленький.
– Да я знаю, – засмеялась медсестра, – Здесь никому нельзя. Здесь больница. Скажу тебе по секрету, это только бутылки из-под шампанского, а налит там сок, ну, чтобы атмосфера праздничная была, а больные себя не чувствовали обделёнными. Мы так на каждый Новый год делаем. Так что пей, не бойся.
– А желание, правда, сбудется?
– Конечно, малыш, – она подкатила его к столу, – Зуб даю! – и улыбнулась во весь рот, сверкнув всеми тридцатью двумя белоснежными зубами.
«Раз зубы все на месте, наверное, не врёт», – подумал Антошка и огляделся. Больные смеялись, устраивались за столами и реально были радостны и довольны, ведь даже в больнице хочется праздника.
А потом пришёл Дед Мороз со Снегурочкой. По телевизору, висевшему на стене фойе, все слушали речь президента, а после бой курантов. Были и подарки, и, конечно, загаданное самое заветное желание.
Утром пришёл врач и сказал, что Антошку выписывают из больницы. Невыспавшийся Антошка воспринял это стоически. Медсестра помогала ему одеваться, собирала в пакеты игрушки, книжки и одежду.
– Это не моя курточка, – отодвинул новую сиреневую куртку с капюшоном с меховой оторочкой мальчик.
– Твоя, твоя! Не ломайся, давай! Одевайся скорее! Тебя уже ждут давно.
Антошка махнул рукой: с взрослыми спорить бесполезно. Он только немного переживал, что в интернате нет тренажёров и удобных поручней, чтобы можно было учиться ходить.
Медсестра помогла пересесть в коляску, вручила ему костыли.
– Кати к лифту! Сейчас остальное упакую и вынесу.
И Антошка покатил. Лифтёрша спустила его на первый этаж и помогла выехать на улицу. Около большой серебристой машины стояли тётя Аня, Федька и какой-то незнакомый мужчина. Федька подскочил к Антошке:
– Привет! С Новым годом! А что это ты сидишь? Ты должен ходить!
Антошка засмеялся:
– Привет! Федь, я ещё только учусь ходить. Стою-то еле-еле на костылях.
Федька схватил костыли и поставил их перед коляской:
– Давай, вставай! Ты должен стоя встречать маму с папой!
Антошка удивлённо взглянул на друга.
– Тётя Аня с твоим… со своим мужем тебя усыновила. Вставай скорее!
Антон медленно поднялся, пошатнулся, Федька поддержал его и подставил костыли. Тётя Аня подошла к мальчишкам, а за ней приблизился мужчина.
– Антошечка, если ты не против, мы будем тебе хорошими родителями.
Он взглянул на тётю Аню, улыбнулся и сказал:
– Я не против.
Мужчина положил ему руку на плечо:
– Ты знаешь… Ты прости меня, сын. Я смалодушничал тогда. Прости, если сможешь, – слеза скатилась по щеке мужчины, он опустил глаза и убрал руку с плеча мальчика.
Антошка в душе давно простил отца и просто сказал:
– Я давно тебя простил, папа.
Отец обнял его, и тут с январского неба посыпался огромными мягкими хлопьями снег. Антошка улыбался, а сквозь снег на него смотрела его мама и тоже улыбалась. Теперь он, наконец, вспомнил её лицо и на всю жизнь поверил, что желание, загаданное в новогоднюю ночь, обязательно сбывается.