Детки в клетке

Звездные пастухи

Я один из тех, кто родился за забором. Как такового забора нет, пацаны давно проделали дыры в железной панцирной сетке. И теперь сквозь эти колючие окна прорвалась захватчицей высокая полынь, да пастушья сумка. По одну сторону - высокие красивые особняки, словно причесанные под гребенку, а по другую среди желтушной иссохшей травы вы могли бы разглядеть приземистые развалюхи и щербатые крыши с выбитыми черепичными зубами. Добро пожаловать в мое Царское село!

Тут нет дорог и нет фонарей, но зато есть отчаянье, грязь и чахоточный кашель ветра. Грязь здесь не переводится, ее всегда в достатке.

Свою жизнь в Царском селе я бы поделил на ту, что до пятнадцатого мая 2000 года и после. Именно в тот солнечный и теплый день приехал Козырь. Его на самом деле звали Андрей, да только мало кто об этом помнил. Главный его козырь, конечно, тот, что он не родился в этом убогом месте в отличие от меня. На этом все его везение закончилось. Он переехал к тетке, когда мать бесследно исчезла. Сколько помню, он писал ей длинные письма. Мы вместе ходили и отправляли их на почту, что за трамвайными рельсами. Только сейчас я задался вопросом – а куда же он писал? Неужели знал адрес?

Тетка Козыря работала по- ту-сторону в самом высоком и большом доме. Полная безвкусица и китч с башнями и коваными балконами, он напоминал игрушечный замок на скале, возвышаясь на склоне над морем, словно отвернувшийся от нас, тех, кто за забором.

При первой же нашей встрече Козырь поломал мне палец на правой руке. Я твердо убежден, что все самое невероятное и значимое должно начинаться именно так – незабываемо. Пусть даже если вы корчитесь от боли на пыльных задворках. Так состоялось яркое зарождение нашей дружбы. К тому же это освободило меня от писанины в школе на целых два месяца.

Самое лучшее место в наших трущобах – это, безусловно, свалка, что-то вроде центральной площади. Пока не наладили вывоз мусора, там было чем поживиться. Из-за забора сюда привозили мусор, и многое получало вторую жизнь. До сих пор помню, как в прямом смысле откопал пару почти новеньких сине-оранжевых шипованных футбольных бутс. Но самая моя лучшая находка это огромный потрепанный атлас астрономии. Я часами рассматривал фиолетово – синие иллюстрации космоса и светил. Со временем научился из различать. Иногда мы лежали на окраине южной ночи, щелкали семечки и я показывал Одноглазой и Козырю созвездие Лебедя. Они делали вид, что видят или и правда различали поблескивающие фигуры. Я же запросто дорисовывал их в своем воображении. Мы пасли звезды, как пастухи свои отары кучерявых овец. И те были нам послушны, не спеша пожевывая космическую пыль. Только сейчас я понимаю, как нелепо это выглядело – созерцатели звезд на свалке.

А потом Козырь откуда-то узнал, что многие из этих светил уже погасли, и мы видим только фантомный свет. Тогда я и понял, в каком ненадежном мире живу.

Пожалуй, стоит сказать пару слов об Одноглазой, коль я уже упомянул о ней. Конечно мы не называли Катю так в лицо.

У этой высокой смуглой девчонки оставшийся глаз был ярко-голубым и льдистым. Черная повязка делала ее похожей на пиратку и, скажу по правде, мне нравилась моя подруга....

Подозреваю вам любопытно, куда делся второй глаз. Все просто – мать неудачно ударила сковородкой.

Эта практически проспиртованная женщина наверное чувствовала свою вину. Например, Катьке, единственной среди шести сестер и братьев, разрешалось играть во дворе допоздна. А может та просто хотела держать дочь подальше. Кому понравится каждый день вспоминать свои грехи?

А потом свалку сожгли. Потемнело небо и клубился черный вонючий дым, выедая глаза. Ветер тогда дул прямехонько в сторону небожителей. Думаю, им пришлось на пару дней плотно закрыть окна. А нам казалось, что сжигают наш храм. Потом еще долго можно было видеть оборвышей на пепелище. Что они там искали ? Думаю, это просто сила привычки. Я заметил – люди любят ковыряться в углях.

Высокая башня

Что может быть лучше хорошей драки? Если вы сделали поспешный вывод, что я был болтуном или чего хуже ботаником, то спешу вас заверить - мой хук слева был известен далеко за пределами Царского села. Переломанный нос наглядно обозначал мою жизненную позицию. А кулак всегда был красноречивее слов.

Иногда я поглядывал на стаи бродячих собак, что часто приходили к свалке и бродили тощими серыми призраками между покосившимися домами. В их зверином мире не было места пустой болтовне, сильный вгрызался в горло слабого. Все решалось быстро и верно. Поэтому я действовал также, взращенный этой бесхитростной философией. И только потом, много позже, когда мы найдем нашу любимую, добрую, только ощенившуюся Айку на пустыре, еще живую, я вдруг пойму, что я – не пес. И сильный не тот, кто перегрыз глотку слабому, а тот, кто ему помог. Айка тогда выжила. Мы втроем выходили ее и пятерых серых щенят. Об их судьбе я лучше умолчу, но один Серый еще долгие двенадцать лет будет моим лучшим другом. Потому что тогда я лишился другого лучшего друга.

Козыря забрали в высокий дом с башней. За неделю до этого его тетка просто упала замертво в гостиной у этих людей. Говорят, она протирала шкаф и так и умерла с тряпкой в руках.

Люди, у которых она работала, были не просто богаты, а бессовестно богаты. Он держал городской ЦУМ, думаю, пояснения излишни.

Она – невысокая, всегда тревожная женщина с испуганным взглядом. Бездетна. И они забрали Козыря, сначала – “бедному мальчику нужно прийти в себя”, а потом дело было сделано, нужные бумаги подписаны. Там за забором свои правила. И правила эти написаны водяными знаками.

Не, вы не думайте, что я против богатеньких. Деньги не делают вас добрым или злым. Деньги это обычные лакмусовые бумажки.

В людях намешано и хорошего и плохого.

Было не мало гнилых людей и в наших сараях. Казалось, что сгнили не только крыши их домов, но и они сами пустили изнутри червоточину. Что ни говори, трудно быть всегда добрым, когда у тебя пусто в желудке.

Теперь Козыря забирал большой черный джип с затемненными пуленепробиваемыми стеклами ( я-то не проверял, но мне пацаны клялись что иначе хозяину ЦУМа не понтово) и увозил в самую престижную в городе гимназию.

По странной иронии окна его комнаты выходили в сторону забора, и по вечерам он глядел с тоской пойманного волчонка, как мы месим грязь на футбольном поле.

Его не выпускали. Мы могли плохо повлиять, мы были теми грязными клубнями дикого картофеля, что растет у вас на огороде на заднем дворе. Они-то отмыли его кожуру, но земля въелась много глубже и скоро они это поймут.

Козырь сбегал трижды. Два раза он просто вернулся в пустой дом тетки. Говорят они так и нашли его, забившегося в чулан. А третий раз его уже не нашли.

Письмо мне пришло через пол года, без обратного адреса. Он отправился искать мать. Где и как - я не знаю, а почему, знаю четко. Больше он мне не писал, но уверен, что однажды появится, как всегда, ворвется в мою жизнь и нам будет что вспомнить.

Одноглазая работает санитаркой, мне кажется или очень хочется верить, что муж любит ее. Я учу их бойких двойняшек.

Сейчас я работаю в местной школе физруком (травма черепа не дала продолжить карьеру в боксе).

По ночам часто выхожу на склоны, оттуда хорошо видно дом с башнями. Там уже другие хозяева, прежние – в бегах. Трущобы снесли еще в нулевых...но забор по-прежнему кое-где щетинится железными прутьями, царапая звездное небо. Где-то там осталось бродить по заросшим бурьяном тропам наше не случившееся детство.