Шум, жена и скатерть часть 05 (18+)

(продолжение)

-- Да, Мария Семёновна, подъезжай-ка сама. И по пути загляни в магазин, запиши там чего-нибудь… На меня.

Небритый мужчина в халате и шлёпанцах, галантно снимающий с дамы пальто, -- это, конечно, зрелище. Но мне наплевать.

-- Приношу вам свои соболезнования.

Она берёт мою руку и легонько сжимает. Когда-то это пожатие действовало на меня душераздирающе. Но не спать с бухгалтером – одна из первейших заповедей бизнесмена. Особенно с главным.

Подписываю, что она привезла. Ничего особенного, текущие бумаги.

-- Отдыхайте, Игорь Николаевич. Без вас справимся!

Она улыбается хорошо знакомой мне обворожительной улыбкой, на которую никак не повлияли ни время, ни служба, ни два неудачных замужества.

Сворачиваю голову первой попавшейся бутылке из привезённых ею.

-- Помянем Ирину Константиновну?

-- Ой, простите. Мне ещё в банк.

-- Ну, тогда вот, -- вытаскиваю другую бутылку. – Вам.

-- Помянем с девчатами в бухгалтерии… Надо бы у вас прибраться, -- говорит она, укладывая сумку. – Я подошлю кого-нибудь?.. Скажем, Юлю.

-- А, -- машу рукой. – Как хотите.

-- Пришлю, -- утвердительно кивает она. – Держитесь, Игорь Николаевич.

Она касается моей щетины ароматной щекой, такой же лёгкой, как повязанный на шею шарфик.

Утопание в кресле перед камином, потягивание виски со льдом, созерцание юлиных трусиков, отпечатавшихся под сиреневого цвета, в облипочку, брюками… Уже почти что встаю, чтобы шлёпнуть её по заду, но соображаю, что это было бы непорядочно по отношению к памяти Ирины. Ещё несколько лет назад подобная мысль вряд ли пришла бы в голову. Значит, вправду бывает, что годы приносят и что-то достойное?.. Или достойное просто само приходит на освободившееся место взамен того недостойного, что эти годы у нас отнимают? Недостойного, но прекрасного.

-- Закончила? Ну, идём сюда.

Наливаю коньяк. Юля как будто не решается сесть, но вид икры, фруктов и коньяка завораживает, и она страдает.

-- Что с тобой? Тебе не исполнился двадцать один год? – подначиваю я её.

-- Исполнился, -- шепчет она.

-- Тогда садись. Это поминание. Отказываться ни в коем случае нельзя. Ты же знаешь, что у меня произошло?

-- Да, -- шепчет она ещё тише.

Даю бокал ей в руки.

-- Вот так, не чокаясь.

Она пьёт маленькими глотками. Когда-то я вот так же пил водку, ещё не отведав, какой отвратной она может быть. Намазываю маслом ломтик хлеба. Алые икринки бегут одна за другой из-под сияющего лезвия.

-- А теперь вот это.

У неё тонкие – с карандашик – пальчики, промытые насквозь, отчего кажутся прозрачными.

Собираю со столика оставшуюся снедь и укладываю в бумажный пакет.

-- Ты живёшь одна?

-- С мамой.

Вытаскиваю из пакета начатую бутылку коньяка и возвращаю её на столик. Вместо этого доверху заполняю пакет фруктами. Так будет лучше.

-- Отказываться ни в коем случае нельзя, -- напоминаю в ответ на её робкое отстраняющее движение.

Телефон звонит в тот момент, когда я поправляю ей воротник курточки. Ну, что там ещё?

-- Игорь!

В трубке сопение и хлюпанье. Юля стоит в нерешительности, держа свой пакет отстранённо, как чужую вещь. Секундная стрелка над зеркалом нервно дёргается.

Трубка продолжает хлюпать и шмыгать.

-- В чём дело? – осторожно интересуюсь я.

-- Игорь, -- повторяет трубка. – Они… Они перерыли у меня всё. Ты не представляешь, что тут творится! Они всё побросали на пол, порвали, разбили. Они так орали на меня!..

Трубка снова захлюпала, на этот раз с подвываниями.

-- Да кто «они»? – улучив момент, спрашиваю я.

-- Этот… Паршуков, -- отвечает она сквозь всхлипывания. – И ещё с ним… Ой, как они на меня орали!

-- Но почему? В чём дело?

-- Они сказали, что Яшка сбежал. Они объявили его в федеральный розыск.

-- Прямо-таки в федеральный!

-- Сказали, что его машину нашли у товарной станции, откуда фуры разъезжаются во все концы. Сказали, что со мной ещё будет серьёзный разговор, что я всё зна-а-ала… -- она заревела уже в голос. – Иго-рёк, ты мо-жешь при-ехать?

-- Подожди.

Зажимаю ладонью трубку.

-- Юля, ты можешь помочь… Одной женщине?

Она с готовностью вскидывает веки, обнажая невозможной синевы глаза.

-- Стелла, у меня ничего не получится. Но я подошлю к тебе девушку…

-- Какую ещё девушку?

-- Нашу девушку. Работает у меня… Технический работник.

Мельком гляжу на девчонку. Она смотрит с прежним выражением. Молодчина.

-- Она тебе во всём поможет.

Трубка перестаёт хлюпать и, по-видимому, о чём-то размышляет.

-- Она будет у тебя… В течение часа. Зовут Юля.

-- Сколько она берёт?

-- Ну, что ты! Я же сказал: это моя работница. И не расстраивайся. Я свяжусь с этим Паршуковым и постараюсь что-нибудь узнать. До связи.

-- До связи, -- она кладёт трубку первой.

Пишу в телефонном блокноте адрес и вырываю листок.

-- Юленька, это вот здесь. Стелла Станиславовна, жена моего школьного друга. У неё жуткий разгром… Так получилось. Помоги ей навести порядок.

-- Хорошо, -- шепчет она.

Лезу в бумажник и вкладываю купюры в карман её курточки.

-- Не морщись. Это сверхурочные. Кто знает, сколько ты там провозишься. Сейчас я вызову такси.

Она смотрит в записку.

-- Зеленодольское?.. Не надо такси. Я доберусь на маршрутке.

Ах ты, умница. Действительно: поезжай-ка ты на маршрутке.


Кресло, на котором она сидела, слегка продавлено. Может быть, так и было. Но почему-то хочется думать, что это след от неё… Наливаю стакан виски. Со льдом, но всё равно обжигает. Так… Яшка-Яшка, что же ты сбежал? Неужели… А может, он и не сбежал. Что, если он просто пропал! Как пропадают люди: был-был – и нету. Всё равно, разговор с Паршуковым будет тяжёлый. Надо подкрепиться. Ещё полстакана виски. В прихожей снова плямкает телефон. А ну его в задницу…

За окном темень. Только благодаря отсвету дворового фонаря её нельзя назвать кромешной. Часы показывают шесть пятнадцать. Поднимаюсь, чтобы пойти в туалет. Хорошо, что убрали дорожки. А то бы снова о них спотыкался. Идти мимо иркиной спальни. Вот она, дверь. На ней белеет бумажка… Что это? Меня будто толкнули в грудь. Бумажка разорвана пополам. Трогаю края пальцем. Так и есть. Рука машинально тянется к дверной ручке, но в последний момент успеваю её отдёрнуть. И без того заподозрят меня. Зачем же ещё копить компромат. Прикладываю ухо к двери. Волна ужаса пробегает по спине туда и обратно. Но любопытство берёт верх. Достаю носовой платок и, обернув ручку, открываю дверь. Так же, через платочек, зажигаю свет. Внутри спальни всё как было. Во всяком случае я не вижу никаких изменений. Аккуратно тушу свет и закрываю дверь. Дождаться начала рабочего дня или позвонить сейчас? Лучше б дождаться. А если незваный гость ещё где-нибудь тут? От этой мысли прошибает пот, и я достаю мобильник.

-- Ну, что там у вас? – слышится недовольный голос Паршукова. – До девяти не терпит?

-- Кто-то порвал печать на двери спальни.

-- Что-о?

-- Я говорю: сегодня ночью кто-то пробрался в дом и нарушил печать на двери спальни… Покойной.

Мне всё ещё трудно произносить это слово.

-- Не трогайте там ничего, -- даёт он мне указание.

-- И не думаю трогать. Только вот: что, если он ещё там прячется!

-- Я выезжаю.

Он появляется не позже, чем через полчаса, с уже знакомыми мне мужиками. Они долго возятся в спальне, не доверяя верхнему свету и используя дополнительно свои мощные фонари. Через некоторое время сыщик зовёт меня на кухню.

-- Заходите, заходите, -- машет он рукой, едва я появляюсь в дверном проёме. – Присаживайтесь.

Занимаю место за обеденным столом рядом с ним.

-- Взгляните-ка вон туда, -- указывает он на полку напротив, где теснятся всякие миксеры-шмиксеры.

-- И что?

-- А вот что.

Он достаёт пачку фотографий и раскладывает их на столе. Я вижу иркину спальню с её ещё не убранным трупом. Метр за метром снята вся комната: кровать, пуфики, тумбочки…

-- Видите?

Я вижу тумбочку, на которой лежит всякая мелочь: очки, книжка, стакан, термос. Ирина иногда брала его с собой, чтобы пить тёплое молоко, которое любила с детства.

-- Ну, вижу.

-- А теперь посмотрите сюда.

Он указывает на полку, на которой прямо на переднем плане красуется тот самый термос.

-- Хотите пройти в спальню, чтобы убедиться, что термоса там нет?

Не хочу убеждаться.

-- Но как…

-- Я понимаю, Игорь Николаевич, термос – вещь в хозяйстве нужная. Но срыв печати – это уголовная статья. Стоило всё-таки потерпеть!

-- Да я и год прожил бы без этого термоса! А если уж мне приспичило бы, неужели б я не догадался связаться с вами и испросить разрешение, прежде чем нарушить печать?

-- Хватит, -- сердито перебивает он меня. -- На этот раз возбуждаться не будем. Но не дай бог…

Он вешает своё предупреждение в воздухе как чёрную двухпудовую гирю и кричит в коридор спутникам:

-- Эй, ребята! Закругляемся.

-- Разрешите вопрос, -- останавливаю я его. – А что там с Яшкой… С Щербицким?

-- Ударился в бега, -- отвечает Паршуков.

-- Так это… Он?

Следователь энергично кивает, и чёрная прядь как всегда картинно падает на его мраморный лоб.

-- И у вас есть… Доказательства?

-- Более чем достаточно.

-- Но зачем… Для чего моему однокласснику убивать мою жену? В голове не укладывается.

-- Мотив тоже есть, -- он смотрит высокомерно-сочувственно. -- Всех дел не меньше, чем на десятку. Если ещё не натворит что-нибудь, пока в бегах. Вам ничего больше не нужно из спальни вашей жены?

-- Да мне ничего и не было нужно, уверяю вас. Я уже говорил, что не соби…

-- Потерпите, пока мы снимем печать. Теперь уже скоро. И звоните. Непременно звоните при любом изменении ситуации!


Чтоб дойти до калитки, даже шарф не накидываю в надежде, что проводы не слишком затянутся.

На обратном пути верещит мобильник. Номер незнакомый – и хрен с ним. Хватит уже с меня бесполезных разговоров. Набираю Стеллу, но она, говорят, не в доступе или в отключке. Опять звонят с незнакомого номера. Они уже достали! Пытаюсь приготовить что-нибудь пожевать, но ничего интересного не попадается, и приходится делать пресловутую яичницу. Снова этот номер. Ну, я тебе!..

-- Игорь, что ж ты не отвечаешь?

Господи, откуда мне было знать, что это ты!

-- А что это за номер такой?

-- Потом… Ты ещё не выпил сегодня?

-- О! Кстати, ты напомнила. Надо…

-- Воздержись, пожалуйста. Нам нужно срочно поговорить.

-- Так приезжай.

-- Нет. Садись за руль и…

-- Ой, у меня пожар. Яичница горит!

Перегружаю головешки в тарелку и включаю вытяжку.

-- Потушил? Так вот: садись и приезжай на Спортивную Поляну. Встанешь там, у реки. Найдёшь: место известное.

-- Слушай, Стелла, что за конспирация! Почему нельзя нормально встретиться и поговорить?

-- Жду, -- отвечает она и вежливо отключается.

За эти дни все нормальные водители успели переобуться в зимнюю резину, и с этим приходится считаться. Во всём потоке бедными родственниками чувствуем себя только я да, пожалуй, ещё болотного цвета «жигулёнок», что тащится у меня в кильватере чуть не от самого дома. Уж не преследует ли он меня? Это было бы забавно. Примерно как гонка на портшезах в шоу Бени Хилла… Ой, бог с ним, с Беней. Следи, брат, за дорогой, иначе дама, чего доброго, сегодня тебя… А вот тормозить вообще нежелательно.

Мы с болотным «жигулёнком» осторожно выезжаем на мост, минуем шершавую от молодого льда реку и останавливаемся у светофора. За светофором я сворачиваю направо, а его утаскивает прямо поток рвущихся к магистрали машин. Мимо проносится его номер: «…31» и что-то там ещё, до чего мне нет никакого дела. Я пробираюсь лабиринтом припорошенных снегом дорожек мимо пустынных волейбольных и баскетбольных площадок, минуя плоские строения, где уже перестали давать напрокат мячи, но ещё не начали выдавать лыжи.

(продолжение – по требованию)