Шум, жена и скатерть часть 01 (18+)

Жену поцелую в щёчку и отправлю баиньки. Cкатерть мы просто сложим в несколько раз и бросим на спинку дивана.
А шума к этому времени уже нет, если не считать редких шорохов с отдалённой автострады. Значит, ничто не помешает разместиться за надёжным, ласкающе гладким столом четырём… Нет, трём дорвавшимся до дела мужикам. Четвёртый будет сидеть на прикупе. Ему удобнее где-нибудь отдельно. За журнальным столиком. Торги слушать, лимончик резать. Коньяк наливать.
-- Ого, «Мартель»! Не хило поживает наша медицина.
Роман с треском взламывает ящичек и извлекает золотистую бутылку, похожую на полумесяц с ручкой.
-- А то!
Яша с достоинством вздымает рыжую шевелюру. Достав новую, в обёртке, колоду, небрежно бросает её на стол и снимает пиджак.
-- Дай-ка сюда!
Вырывает у Романа бутылку. Наливает всем на самое донышко.
-- Коньяк, чтобы вы знали, существует не для того, чтобы пить. А чтобы насладиться.
Это чистая правда. В Париже мне много раз приходилось видеть, как весёлые молодые компании, заказав по коньяку, целый вечер его нюхают, употребляя при этом вино или джин. А коньяк вылизывают лишь перед самым уходом – так сказать, на десерт.
-- Хорошо, -- откликаюсь я. – Будем наслаждаться.
Открываю бар-холодильник и выставляю на столик лёд, большую «Гордонс Драй», несколько полторашек тоника и внушительную менажницу с морепродуктами.
-- Ух ты! – восклицает Виталий, подхватывая светящийся розовым ломтик сёмги и отправляя его прямо под пышные тёмные усы.
-- Проглот, -- констатирует Яша.
-- Ох, и набегаемся мы сегодня в туалет, -- предрекает Ромка. -- Как бы «пулю» не загубить.
-- Ни фига, -- говорю я. -- Бегать разрешаем только прикупному. Принято?
-- Единогласно, -- грохочет Виталий, запивая креветку стаканом тоника.
-- Кажется, я буду первым, -- морщится Яша. – Ещё в дороге припёрло.
-- Вот те на! Чего ж ты терпел?
-- Да как-то неудобно прямо с порога…
-- Беги уж!
Виталий распечатывает колоду. Привлечённые зрелищем, подгребаем к столу. Виталий перебирает карты. Откидывает шестёрки. Внимательно изучает рисунок рубашки.
-- Красивые ребята!
-- Особенно, конечно, дамы, -- звенит Роман, расчерчивая «конвертик».
-- Тузы тоже ничего, -- Виталий поднимает голову. -- Правда, Игорь?
-- Нет, -- отвечаю я. – Семёрки. Только семёрки. Предпочитаю мизера.
-- Губа не дура.
Аккуратно, за краешки, беру новенькие шестёрки и кладу на камин. На столе не должно быть ничего лишнего. Роман заканчивает свои художества, встаёт из-за стола и наливает полстакана джина.
-- Ты, что ли, пить сюда пришёл? – набрасывается на него Виталий и, отобрав стакан, мигом его осушает.
-- Паршивец! -- Роман шлёпает Виталия по шее и наливает себе ещё.
-- Проглот! – отвечает тот, вылавливая из менажницы шейку омара.
Наблюдать за ними одно удовольствие.
-- Не кричи. Ирку разбудишь, -- урезонивает его Роман. – И тогда вся «пуля» псу под хвост.
-- Не боись, -- успокаиваю я. – Она уже вовсю дрыхнет.
Вечер за окнами быстро оформляется в ночь. Пасмурный, неприветливый поздний октябрь. И днём-то света как следует не было.
Задёргиваю шторы.
-- Кстати, что у тебя с дворовым освещением?
-- А, -- машу я рукой. – Похоже, лампочка накрылась. Перед самым вашим приездом. Завтра позову электрика.
-- А самому сменить было слабо?
-- Конечно, слабо. Я по столбам лазить не умею.
-- Говорил я ему, -- ябедничает Виталий. – Повесь ещё один фонарь, над дверью.
-- Нечего делать. Электричество экономить надо.
-- Во жлоб, -- кивает Ромка. – Всю жизнь такой. Бывало, в студентах карандаша у него не допросишься.
-- И правильно, -- бурчу ему в ответ. – Свой надо иметь.
-- «Сво-ой»!
Он ополаскивает руки в большой фаянсовой посудине и тщательно вытирает их полотенцем.
-- Ты не больно-то там с полотенцем, -- подыгрываю я своим оболтусам. – Дырку протрёшь. А за него деньги плачены.
Убедившись, что руки чистые и сухие, Роман вынимает из жилетного кармана шикарный перстень с сердоликом и аккуратно надевает на средний палец левой руки. Он очень дорожит этим перстнем. Так же, как, наверное, Кощей дорожил своим ларцем, где сидела утка, в которой было яйцо, содержащее иголку, на кончике которой помещалась его жизнь.
Виталий усаживается за стол и начинает барабанить по нему пальцами.
-- Ну он там что, верёвку проглотил?
-- Давайте начинать.
-- А место?
-- Да кому оно нужно, его место! Я сдам за него.
Роман принимается тасовать. Оба деликатно помалкивают. Ждут решение от хозяина.
-- Ну что ж, -- вздыхаю я. – Как скажет стая.
Наверное, напрасно я озвучил своё пристрастие к семёркам. Услышав это, невидимые пакостники, всегда тусующиеся там, где идёт игра, начинают подбрасывать мне такую карту, что всё время приходится пасовать. Поэтому появление Яшки с довольной физиономией действует на меня раздражающе.
-- С облегчением! – с присущей ему бесцеремонностью восклицает Виталий.
Яшка осушает полный стакан тоника и присаживается за стол вместо меня. У меня пересыхает в горле, но я почему-то терплю. Со мной бывает: чего-нибудь хочу, даже очень хочу, а позволить себе – шалишь! Сидит во мне какой-то маленький внутренний садист. И ничего не могу с ним сделать. Потому что обосновался он очень и очень давно. Не исключено, что ещё до моего рождения… А вам такое знакомо?
-- Десять без козыря! – нахально объявляет Яшка. Сегодня определённо его день.
Очень хочется долбануть стакан яшкиного дорогого, но садист опять хватает меня за руку. Я ухожу от соблазна в полутёмный угол и включаю когда-то сконструированный и собственноручно изготовленный мною мобил. Льётся тихая музыка. В миниатюрном средневековом замке без видимой закономерности то освещаются, то темнеют узкие окна-бойницы. По стенам прохаживаются стражники в тускло отсвечивающих доспехах. Тихонько плещет вода. Как будто нехотя ворочается мельничное колесо. Поднимаются ворота, через ров с водой на цепях опускается мостик. Из замка выезжает золочёная карета и направляется по узкой дороге, скрываясь за холмами, покрытыми лесом, чтобы через некоторое время появиться с противоположной стороны.
-- Прикольная у тебя штука, -- не отрываясь от игры, замечает Ромка. – Главное, своими руками сгондобил. Молодец!
-- Мог и сам бы постараться, -- отвечаю ему, наблюдая, как крохотная сова с горящими глазками перелетает с башенки на башенку. – Один вуз заканчивали.
Мы с ним по точной механике – специальность, которая в этой стране сегодня не просто никому не нужна, а не нужна решительно и категорически.
-- Не-эт, -- тянет приятель. – Я по крупным механизмам. Чтобы самому кататься.
Он процветает в своём автосервисе, занимаясь перетаскиванием с одного автомобиля на другой запчастей, которые без зазрения совести выдаёт за новые. Впрочем, этим уже занимаются его работники. А он лишь подсчитывает барыши… Хотя нет. Это для него тоже делают уже другие -- счетоводы и бухгалтера. А он лишь кивает: мол, всё в порядке. Целыми днями только и делает, что кивает. Шейные мускулы накачивает. Вон, шея уже почти с голову диаметром.
-- Ну ты, механизм, -- обрывает его Виталий. – Ты будешь вистовать?
Со мной дело ещё хуже. Я от техники вообще отошёл. Так, торгую чем придётся. Веду жизнь обеспеченную и беззаботную. А голова тоску-ует! И руки ноют. Им дела хочется. Настоящего, красивого дела. Вот, гляжу на этот мобил – одно отдохновение. Напоминание, каким способным я когда-то был. И одновременно укор. Намёк на то, каким я мог бы стать. Чего ещё мог бы натворить на земле, не приди это проклятое торгашеское время. А может, дело не во времени, а в нас? Не слишком ли легко мы на всё это повелись? Нас пальчиком поманили – мы и ра-ады…
-- Милостивый государь! Ждём-с, -- улыбается Роман, отчего шрам под его правым глазом становится резче.
-- Пас, разумеется, -- пожимаю я плечами.
Всё идёт, как предсказал Роман. Теперь в туалете обосновался Виталий. Кажется, я даже слышу, как он кряхтит и вздыхает. Ерунда, конечно. Отсюда вряд ли что услышишь: далековато. Это воображение дурное разыгралось… Грузный, краснорожий Виталий. Бывший вояка. Тоже жертва нежданного капитализма. Защищал-защищал Родину, пока пендаля под зад не ворвали. Хотя… Не думаю, чтоб именно он кого-то защищал. Сидел, небось, в каком-нибудь штабе, бумаги перекладывал. Большие бумажки в большую папку, маленькие – в маленькую. Днём сплетни, шашни с какими-нибудь связистками. Вечером – пьянство. На роже-то, вон, всё написано. Рожу, брат, не обманешь. Теперь тоже торгаш, вроде меня. Какие-то ломы, кирки, кувалды в Китай продаёт. Вагонами тащит. Интересно, зачем они им в таком количестве? Стену свою, что ли, наконец достроить решили?
За окном слышится отдалённый взрыв и следом за ним нечто напоминающее шипенье гранат, хлопанье мин и пулемётный треск. Сдвигаю штору, и все видят расцветающие в чёрном небе звёзды, диски, шары и веера из разноцветных огней.
-- Вот это да, – бубнит Яшка, на поднимая головы. – Красотища.
Он всегда говорит так, что не поймёшь, взаправду или дурака валяет. Думаю, что у медиков это в крови – наводить тень на плетень.
-- И что сегодня за праздник? – интересуется Роман.
-- День рождения у кого-нибудь, -- объясняет подошедший Виталий. – Тут, в посёлке, постоянно что-нибудь празднуют. День рождения, свадьба… Сейчас редкая пьянка обходится без фейерверка. А вам удивительно? Вы просто не попадали.
-- И где это пуляют?
-- Обычно во-он там, на Круглом озере. И красиво, и безопасно: строений по соседству никаких.
Действительно, огни фейерверка освещают кроны высоких деревьев, обрамляющих наше Круглое.
-- Всех карасей перепугают, -- замечает Яша. – Фейерверка не видели что ли? Пойдём играть.
-- Я сейчас! –восклицает спешно Роман и отправляется по хорошо известному маршруту.
-- Ну вот, ещё один! – недовольно бурчит Виталий и оборачивается ко мне. -- После него, конечно, ты побежишь?
-- Да вроде не собираюсь, -- отвечаю я кротко.
-- У него вместо пузыря полиэтиленовый мешок, -- вставляет Яшка.
-- Да ла-адно!—тянет Виталий, притворяясь, что принимает яшкин трёп за чистую монету.
-- Чего «ла-адно»! Я сам ему пришивал.
-- Что за мешок? Какой-то специальный?
-- Обычный мешок, -- пожимает плечом Яков. -- С рекламой «Магнита».
-- Ща как дам «Магнита»! – не выдерживаю я, и два оболтуса корчатся в приглушённом хохоте. Под шумок Яшка развёртывает и внимательно изучает карты Романа. Виталий смотрит ему через плечо.
-- Нехорошо-о! – говорю я, пристраиваясь у другого плеча.
-- Всё хорошо, -- отрезает солдафон Виталий. – Пускай держит карты поближе к орденам. Он мальчик, что ли?
Действительно. Мог бы сложить да сунуть в карман, идя в туалет. Не в «дурака» играем!
-- Кстати, док, -- обращается Виталий к Яшке, вливая джин в стакан со льдом. – Не подскажете ли, чей это красавец «шестисотый» поблёскивает во дворе у этого типа? -- Он кивает на меня.
-- Наверно, этого самого типа, -- равнодушно отзывается Яшка.
-- «Форд» этого типа я знаю как облупленный. Так же, как «Пежо» вон того. -- он склоняет голову в сторону туалета.
Яшка поднимает подбородок.
-- Ну, тогда получается, что мой.
-- Да-а! – присвистывает Виталий. – «А где мне взять такую тёщу»!
-- При чём тут «тёща»? Я и сам неплохо зарабатываю.
-- Будя гнать-то. «Зараба-атываю»! На это тоже? И на это?
Он тычет жирным пальцем наугад, попадая в швейцарские часы и золотое кольцо с бриллиантами, посылающими во все углы разноцветные сполохи.
-- Ты что, знаешь о моих доходах? – пылит Яков.
-- А чего мне знать! – гремит Виталий. – Как будто свояк у меня не врач, кандидат наук, и будто не держит он такую же клинику, как твоя, в Самаре.
-- Да чего ты, Яша, -- вступает подошедший Роман. – Ты же сам хвалился, что Стелла твоя получила хорошее наследство. Мы ж его все вместе обмывали. Мы помним, а ты, значит, забыл? Ты же клинику открыл когда? Именно когда это случилось. А иначе на какие шиши ты бы её открыл?
-- Ну-у, у меня были сбережения… -- уклончиво отвечает Яша.
-- Перестань, -- машет на него Ромка. – Знаем мы твои сбережения. Все наши сбережения в один миг прикончили. Сначала Павлов, а потом, что осталось, -- Гайдар.
-- Действительно, -- подключаюсь я. -- Вот послушай лучше, что я про тебя только что сочинил.
На пятёрки не учись
И не лопай кашу,
А однажды изловчись –
И женись как Яша.

-- Во! – хохочет Виталий. – Вот это правильно.
-- Тс-с! – шикаю я на него. – жену разбудишь. Моя хоть и не такая крутая, как Стелла, но если не ко времени разбудить, разозлится и весь кайф нам сломать очень даже может.
-- И ещё: если мы хотим разъехаться на своих машинах, то с этой минуты пить прекращаем, -- замечает Роман.
-- Отлично! – вторит ему Виталий и подмигивает мне. – Нам больше достанется.
Из нашей компании Яков – единственный, кому удалось не изменить своей профессии. Зато, видимо, в качестве платы за это, он разительно изменился сам. В классе не было мальчика проще и покладистей. Открытая улыбка, золотистые глаза, постоянная готовность подсказать, помочь. А главное – слушать. Как я завидовал его умению слушать! Во мне тогда бушевали… Ну, может быть, не бесы, но определённо чертенята. Они заставляли вгрызаться в каждый разговор – спорить, перебивать и высмеивать, и лезть куда не просят со своими суждениями и выводами. И лишь когда я уже чувствовал себя высохшим как вчерашняя селёдка, я замечал Якова. Он всё время находился поблизости и не мигая впитывал всё, что мы расточали вокруг. Казалось, он делал это не только ушами, но и кожей, и ногтями, и всем остальным. Он был единственный, кто оставался в выигрыше. И я давал себе клятву научиться быть как он… И держался лишь до того, как в нашем бурном классе вспыхивала очередная дискуссия.
Но не прошло и двух месяцев после его поступления в медицинский, как вместо чуткого, отзывчивого Яши пред наши изумлённые очи предстал законченный циник и сноб. Он пришил к джинсам болгарского производства коричневые дерматиновые манжеты, начал вслух говорить о себе: «Я – нигилист!» и в дело и не в дело восклицать: “Fortuna non penis!” Девчонкам – бывшим одноклассницам – подробно разъяснял, как вести себя при первом сексе, и предлагал, в случае чего, свои услуги по восстановлению невзначай утраченной девственности. При этом всегда произносил поговорку «Плева – дело плёвое», которую, скорее всего, сам и сочинил.
Не дав нам передохнуть, он моментально пошёл дальше. Повадился приходить с гитарой и под её жестяное дребезжанье исполнять самодельные песни с рефренами в виде поговорок, подобных приведённой выше. Утвердившись таким образом в собственных глазах как властитель наших тел и законодатель вкусов, он стал расширять сферу влияния на остальные стороны жизни. Саше Прудникову, студенту литинститута, заявил, что литература и искусство – это суррогат научных знаний, и что искусство всегда тащится позади реальных процессов. Будущим экономистам в два счёта показал, что они ни бельмеса не смыслят в политэкономии, инженерам – что их расчётные методики никуда не годятся – при этом не издержав ни единого аргумента. А Таню Шабашову, студентку философского факультета, нейтрализовал одной фразой: «Не-ет, Шабашик, ты девка субъективная». После чего авторитетно заявил, что академика, преподающего ей диалектику, необходимо срочно обследовать у Сербского.
К моменту этой метаморфозы наши ребята и девочки были заметно взрослее, чем в школе, и вступать в дискуссии уже не спешили. Вместо этого они стали перетекать в другие компании. Селивёрстова и Мамотенко, студенты музыкального вуза, стали первыми, проделав это сразу после жёсткого эксперимента с гитарой. Кончилось тем, что наши сходки развалились. По инерции я продолжал общаться с Яшкой, которому импонировало, что я – когда-то самый оголтелый спорщик класса – не пытаюсь противостоять его самоутверждению. Что касается Романа, то он, не зная прежнего Яшку, мог без особого стресса воспринимать его таким, какой уж есть.
А тут явился преферанс. Ему нас научил дипломник, временно поселившийся в моей комнате. Яшка приходил из своего общежития, и мы частенько засиживались до утра. Преферанс хорош тем, что ему мешает шум. Должно быть, благодаря этому яшкины разглагольствования потихоньку сошли на нет. «Пуле», как известно, мешает ещё кое-что. Но мы играли за покрытым пластиком общежитьевским столом, который с рождения не знал, что такое скатерть. А жён у нас в те времена не было и в проекте. Позже, когда в моём доме завелась Ирка, мы нет-нет, да и обращались к Якову с её здоровьем. Тогда и выяснилось, что кроме нигилизма в медвузе преподавали-таки и другие предметы. И, кажется, неплохо.
Дипломник защитился и съехал. Вместо него поселился первокурсник Филя. Учиться игре он не хотел, но не отказывался, когда ему предлагали посидеть за «болвана». Так незаметно завершилось высшее образование. За окном шли разные времена. Нехорошие и плохие, гадкие и совсем отвратительные. Неизменным оставалось одно: «пуля». Мы стали играть втроём и уже как будто привыкли, когда Роману втемяшилось пойти в армию. Не слушая ничьих уговоров, он напялил камуфляж и отправился прямиком в Чечню. Яшка нашёл двух знакомых докторов, и мы с горем пополам игру возобновили. Приходилось ли вам быть в компании людей, которые привыкли смотреть на каждого окружающего как на пациента? На протяжении всех этих встреч я чувствовал себя то распластанной лягушкой, то препаратом, пристроенным под микроскоп, то дезертиром, проходящим медицинскую комиссию. К тому же они играли «ленинградку», и приходилось подстраиваться. Ведь наверняка прекрасно знали и «сочинку», но играли «ленинградку», чтобы повыпендриваться и подчеркнуть свою исключительность. Когда же в тет-а-тетном разговоре я аккуратно выразил Якову своё недовольство, он заявил: «Ты поосторожней с этими ребятами. С медиками лучше вообще не конфликтовать. Или капнут, или кольнут не туда. Или в сигаретку чего-нибудь всунут… Смотри!» Прозвучало довольно круто даже для такого засранца, как новый Яшка, и я промолчал. Слава Создателю, эта компания просуществовала недолго. Не было бы счастья, да несчастье помогло: Роман демобилизовался по ранению и занял своё законное наигранное место. Он и притащил с собой нового знакомца -- Виталия, который, как оказалось, к тому же и живёт совсем рядом – через пару домов от меня. Тоже не подарок: приходится терпеть его закалённую военной службой неотёсанность, но на мой взгляд, она всё-таки приятней профессорского снобизма.
Квадраты окон светлеют. Начавшийся с ночи дождь напитал землю и траву, и кусты с ещё не облетевшими мелкими листьями. Игра закончилась. У меня выросла порядочная «гора». Для настроения наливаю полстакана джина. Виталий встаёт, разминает затекшие ноги и следует моему примеру. Зажиточный Роман и победитель Яша смотрят на нас с нескрываемой завистью.
-- А не затопить ли каминчик? -- Яша выкладывает из корзины поленья и поливает их жидкостью для растопки.
-- Сочувствую. С утра – и за руль, -- подмигивает мне Виталий, наливая ещё джина.
Ромка смотрит в окно, потом на часы.
-- Сейчас любезная хозяйка дома угостит нас традиционным утренним кофе.
-- Да-а, не мешало бы горяченького, -- потирает руки Виталий и подходит поближе к огню.
Все машинально затихают и прислушиваются. С кухни не доносится ни звука.
-- Спит.
(продолжение – по требованию)