Я как-то на заре далекой,
впервые в жизни полюбил,
был виден листопад из окон
и дождь над городом чудил.
Ах, эти грозы… злые грозы,
но бред осенний не остыл,
от счастья радостные слезы
порой тайком я ночью лил...
Прошли снега, летели дни,
и годы чаще спотыкаясь,
бежали, меньше улыбаясь,
видны мне были со спины.
Так листопады на морозы,
я в дождь уныло провожал,
и счастья радостные слезы,
порой нередко вспоминал...

Я смотрю, и мне жаль, и обидно до боли:
неужели всё злые будут ветры шуметь

над моей стороной, обездоленной волей,
где ж весёлые песни - разве некому петь?

Всё нежнее люблю деревенские виды,
наш заброшенный лес, сиротеющий дом.

боль разбитых церквей, тихий ропот обиды,
грусть забытых полей и тоскующий дол.

Не смогу разлюбить я тревожного края,
пусть меня назовут чудаком и больным.

Буду верить и с грустью преклонюсь, умирая,
до последнего вздоха всё мне будет святым.

Когда душа омрачена печалью,
а за окном чуть теплится закат,
и как-то остро станет жаль мне
несбывшегося много лет назад.
Начнут язвить своим упреком
мне думы едкие как дым,
и зло припомнят ненароком,
что не ценил я молодым.
Бросал налево и направо -
надежды, помыслы, мечты,
и слов беспечная оправа
слетала с губ в угаре суеты.
Тогда не жгла меня печаль,
не замечал я тления заката,
все было просто и не жаль,
не знал, что ждет расплата.
И вот теперь, гляжу я вдаль,
где дым и многое не ясно,
иглой вонзается печаль,
но уже поздно и напрасно...

Лежу, разбит бессонницей, больной,
Мелькают тени, слышны речи,
Я не могу поверить, чтоб другой
Тебя ласкал и обнимал за плечи.
Пусть навсегда теперь мы далеки,
И все ж, я не могу смириться.
Представить вдруг как вы близки,
В одном порыве – руки, лица…
Не может быть, не верю! Нет!
Чтоб ты мне с кем-то изменила,
От дикой мысли гаснет свет,
Каким меня ты прежде озарила.

Давай откроем окна в палисадник,
Зажжём свечу, поставим у окна.
Пусть этот нам с тобою праздник
Навеет нежность прежнего тепла.

Очнёмся вдруг с тобой под осень,
Пусть ворох листьев наметёт в окно
Мы промолчим, заметив проседь,
Махнем рукой: не всё ли нам равно...

О, где ты, юность?! Где же слово?!
Готов я всё писать в одну строку.
Что ты не скажешь, всё не ново,
Но и "старо" назвать не захочу.

Оставь! Закрой тихонько дверь,
побуду сам с собой немного.
Устал щетиниться, как зверь,
с годами всё трудней дорога.
Воспоминанья добрый час
беспечной юности пробудит,
и грусть, уже в который раз,
меня преследовать всё будет.
Глаза закрою - пусть как наяву
пройдут передо мною лица,
кого так нежно я ещё люблю,
и тех, что не успел влюбиться.
Пусть снова оживут все те,
что были позабыты мною,
с кем я простился в суете,
едва успев махнуть рукою...
Мне жаль: повсюду только дым,
он застелил, что дорого и свято,
я всё б отдал, чтоб стать другим,

Когда осень прижмётся к зиме,
станет тоньше дыхание грусти,
вот тогда я заплачу во сне -
мне приснится моё захолустье.

Будут сниться мне избы седые
у пруда, что бурьяном зарос,
лики старцев, иконы святые,
за околицей отчий погост...

О, я знаю, как трудно прощать,
виноват, но моё возвращенье
затянулось опять и опять,
я молю не любви, а прощенья

за безумную нежность мою,
за любовь, за печаль, и усталость.
Я с тоскою, как прежде, прильну
ко всему, что ещё там осталось.

Рассвет, свеча, не до игры ума,
И не скрипит легко перо поэта.
Тень от кудрей печально холодна
Как Мойка и Нева, как дуло пистолета.

Последний час, а может быть и два
Безумно жаль, еще не все воспето,
Торопит час и вот летит карета
И ветер успевает лишь едва...

Все будто замерло: и речка, и кусты,
И этот взгляд такой ранимый,
Улыбки тень печальной и любимой,
Ах, если б только знали вы!!!

Очнулась глушь при счете раз и два,
Он вспомнил может быть про лето,
Вдруг стала красной снега синева
В руке сраженного поэта.

Казалось, в тот последний миг

Поле, роща, снова поле,
Вдаль дорога у жнивья,
Не забыть твои раздолья,
Необъятная моя.

По дороге зимней дровни,
Где - то стонет полынья,
Посмотри вослед, запомни,
Милосердная моя.

До конца с тобою вместе,
И пускай безвестен я,
Рад тебе я, как невесте,
Ненаглядная моя.

Ну, а коль приду убогим,
Не брани, прости меня,
Обогрей с глухой дороги,
Сердобольная моя.

Упаду я в роще, поле,
Обниму, как мать тебя,
И не знать мне большей воли,
Разудалая моя.

В час веселья, час разлуки,
Все одно - ты боль моя,
Протяни мне нежно руки,
Я кровинушка твоя.

... А вы, умеете ль, друг мой,
чужому счастью улыбаться,
или пожертвовать собой,
за честь чужую поквитаться?

Последнюю рубашку снять,
и дать бездомному напиться,
и там, где невозможно лгать,
своей свободой поступиться?..

Не отводите, друг мой, взор,
не преуспели здесь мы с вами,
наш с вами беден кругозор,
не видим мы, что за плечами.

Мы ходим строго по прямой,
вокруг боимся оглядеться,
как-будто мир для нас чужой,
и в час последний, роковой,
нам негде будет отогреться...