Читаю большинство поэтов
и карандаш хватаю в руки -
хочу, могу писать про это,
вкушая творческие муки.
Стих слаб? -
не профи я, а на досуге.


А здесь обратные картины:
читаю, шевеля губами.
Стихи гремят разрывом мины.
Невольно и не без причины
глаза туманятся слезами.


Не держат пальцы карандаш -
бумагу нечего марать.
Его стихи ложатся в масть.
Мне близок он,
мне Роберт - наш.
Такого мне не написать.

Скажу я языком Эзопа:
опять нам не далась Европа.
Пришёл я к выводу, болея,
футбол - не русская идея.


Нам что свои и что голландцы,
мешает что-то нашим танцам.
Вот без помех резвятся Пуси
и из Буранова бабуси.


Алтарь освоили путаны,
толкутся в роке сарафаны.
Матрёшки, пиво нам милее.
Вот в этом русская идея.

Эх, давно не бывал на даче!
Вот он родненький мой "Салют"!
На посту стоит, зад отклячив,
Цербер - мрачен и лют.


- Вижу новые лица, вау!
Сторож строг. Посмотрел вприщур.
-Подымай-ка, месье, шлагбаум,
рад Вас видеть, бон жур!


Он со скрипом потёр щетину,
пятернёй почесал в паху,
препротивную скорчил мину,
просипев: - Ху из ху?


- Я вернулся, как блудный отпрыск.
Тридцать лет! Но иссякла прыть.
Вот вернулся, как дачник, в отпуск -
не копать, не косить.


-Ты мне тут не крути пластинку.
Пропуск есть? Без него нельзя.
Сунул Церберу четвертинку,

Мой полуденный вояж,
ежедневный моцион,
по аллеям променаж
под защитой пышных крон.
Нет ни планов, ни запарки,
ни отчётов, ни долгов.
Мне дороже всех миров
микромир мой в лесопарке.



Отработал всё сполна,
микромир свой заслужил.
Не в претензии страна,
и Господь был добр и мил.
Не пугаются синицы,
найден с белками язык,
и ко мне давно привык
пёс бездомный, не бранится.


По аллеям променаж
под защитой пышных крон.
Не оставил меня раж,
в жизнь по прежнему влюблён.
Место планов и отчётов
занял лес мой и инет.
Не сошёлся клином свет -

Я абрис Ваш ласкаю взором
(увы, мне больше не дано),
а он, как терпкое вино,
пьянит меня любовным вздором.


Любуюсь дивною картиной -
большого мастера шедевр.
В глазу моём задёргал нерв
бес, подмывая чертовщиной.


Как кролик, подчиняюсь взгляду,
к удаву в пасть меня влечёт.
Сомнамбулой подплыл. О, чёрт,
моя подружка по детсаду!


Всего-то лишь седьмой десяток
пошёл с тех пор, но Боже мой,
подружка, "личико открой!",
а то ведь я на абрис падок.


Постой, достаточно, не надо,
давай подальше отойду
и буду в сладостном бреду

*
Пускай дурацкий, но эксперимент.
Художник, знать, мошенник клёвый.
Он получил признания патент,
ведь некому вскричать: "Король-то голый!".


*
Твердит статистика давно:
не секс, а сигареты и вино
наш сокращают век,
плодя людей-калек.

Бурых туч разлохмачены гривы,
ночь июньская влагой пьяна.
Даже водному знаку тоскливо
сквозь дождливую сетку смотреть из окна.


Фонари в ореолах пречудных
тщетно борются с ночью, с дождём
во дворе непривычно безлюдном,
в сонном сквере, познавшем вчера бурелом.


Тёплый дождь шелестя монотонно,
вымывает дневную хандру.
Образ твой за экраном оконным
мне сегодня приснится опять поутру.


И опять будет лес предвечерний,
изумрудность росистых полян.
А за ним будет ночь откровений,
интернетовских клятв виртуальный обман.


Ночь любви и словесных баталий,

Мне Муза махнула рукой,
Не веря в мое вдохновенье поэта,
Сказала так нежно: - Такой ты сякой! -,
Покинув меня на все долгое лето.


Я, вроде, неплохо пишу –
Наслышан про суффиксы и про союзы,
Бывает, местами грешу,
Однако не далее собственной Музы.


Без Музы ни рифмы, ни тем,
И строчки в размеры влезают лишь боком.
Мне муз бы хоть минигарем,
И вирши, глядишь, полились бы потоком.


Богинь я заверить спешу,
Что с Музой общаюсь, как с дамой, - галантно.
Бывает, конечно, немного грешу …
На летний сезон место Музы вакантно!

Песня горна туманом пуховым,
Будто вестник прощанья и слез,
Растворилась в багрянце ольховом,
В нежном вздохе косичек берез.


И вуаль паутинок стеклянных
Вторит дятлу из звонких кустов.
Словно отзвук торжеств барабанных,
Словно отблеск угасших костров.


Близость скорой и долгой разлуки
Приглушила ребячий галдеж.
У похмелья не сладостны муки,
Как ни весел угарный кутеж.


Отошли безрассудства лихие,
Отболели, как детская корь,
И останется лишь ностальгия
По безумству предутренних зорь,


По рукам, от желаний дрожащих,
И по взглядам взывающих глаз,

Здесь камней раскаленных громады,
Из асфальта вскипает смола,
Здесь урчащих моторов рулады
И пустые дела, и слова.


В сизом мареве облик неверен,
Отупелое сердце щемит.
Здесь минутною стрелкой отмерен
Для себя временной дефицит.


Все торопятся в рвении пошлом.
Потных тел, красных лиц толчея …
Все исчезло, все кануло в прошлом.
Ни души. Тишина. Только я.


И овод – мстительный завистник,
И комары – соглядатаи.
Роняет шелестящий листик
Пушинок тополиных стаи.


В зеленой дреме Подмосковье
Отдалось безмятежно зною,
Укутавшись дурман-травою,