Опять змеиным завоняло,
Ее отравленной слюной.
Змея останется змеей,
Хоть сколько б шкуру не меняла.


Мой путь тернист, согласен – долог,
Ценить умею доброту,
Но я, отнюдь не герпетолог,
Чтоб в змеях видеть красоту.


Их вид вселяет омерзенье
(не важно с ядом или без).
Какое, к черту умиленье,
Когда от их шипенья стресс!


Ужалит, не моргнувши веком.
Ее добром не приручить.
Змее совместно с человеком
(не с герпетологом) не жить.


Смешна подобная наивность,
И зло добром не одолеть.

Не хватит мне ямба в четыре стопы,
хотелось бы выбрать анапест.


Увидел впервые. Он сразу на «ты»,
свои, мол. Но это покамест
свой в доску. Глаза его маслом скользят.
Встречались подобного типа.
Прозрачны они, как глаза дошколят.
Правдивость в них – чистая липа.


Зрачки не способны секунды стоять.
Они – блудники и скитальцы
не спрячут свою плутовскую печать,
и взгляд, как скрещенные пальцы.
А я с ним расстаться спешу поскорей,
ведь я не хитер, не лукавист.


Нет, здесь не годятся ни ямб, ни хорей,

* * *
Строго, друг мой, не суди.
Всяк живёт умением:
кто плодится от любви,
ну а кто - делением.


* * *
Теперь уж марш бравурный грянет.
Сопрано, бас - всё в унисон.
И будет так, пока не встрянет
меж ними третьим баритон.


* * *
А я, простецкая душа,
всё время удивляюсь,
всю жизнь в загадках маюсь:
откуда на ушах лапша

Поэт для души, а чаще «для дяди» -
Ведь слава и деньги кому не нужны? –
«Изводит единого слова ради
Тысячи тонн словесной руды».


И прут в антологию вирши томами
Рифмованных звуков и дум ни о чем.
Читатель в словесном копается хламе,
Надеясь столкнуться с «жемчужным зерном».


О вкусах не спорят: в тоскливой истоме
Девица, в девичестве вся перезрев,
Глядишь, с умиленьем запишет в альбоме
Стишок о любовных страданиях дев.


Затейник из клуба для общей потехи
Разыщит куплетик о верности жен.

Грусть-тоска за окном,
безысходность щемит.
Небо – лейка вверх дном.
Запустения вид.


Солнцу не совладать
с плотной хмурью небес.
Умиранья печать
обезлиствила лес.


Он на юг проводил
всех певучих жильцов.
Сразу стал мне не мил,
не хочу на крыльцо.


Не хочу за порог.
Раздражает меня
даже шустрость сорок,
трусость их, суетня.


Наблюдать не хочу
серость голых кустов.
На Природу ворчу:
я к зиме не готов.


Запустенья печать,
желто-бурый газон.
Только туи свеча,
как зеленый неон.

Бабье лето мелькнуло лубОчным мазком
на невзрачном холсте непогодья.
Поэтический зуд графоману знаком,
ведь Пегасу октябрь отпускает поводья.


Вместе с нудным дождём на осклизлость полей,
на понурость лесов и на бурость газонов
лирик приторный льёт свой поэзоелей -
суррогат из восторженных всхлипов и стонов.


Хорошо при свече умиляться дождём,
хорошо, когда печь для уюта прогрета.
Свечка, печка и я - сочиняем втроём,
я пишу, разбавляя стихи амаретто.

Впечатляет Вселенская Мудрость –
Мир трясет чередой испытаний.
Вот сейчас вновь Природа очнулась
В полном блеске своих желаний.


Бабья осень с улыбкою милой
После знойного летнего ада
Вновь зеленый ковер расстелила,
Вышив золотом листопада.


Инкрустирован купол лазурный
Пухом-перьями облачной ряби.
Солнце, как за вуалью ажурной,
Слепит глаз серебром наряда.


Лес раскрашен витражной палитрой,
Удивляя осенней красою.
Ну а Мудрость с ухмылочкой хитрой
Прибирает его к покою.


И прервется идиллия разом

* * *
Писать коммент на стих не в силах.
Ведь чтобы стих расшифровать,
Из «знатоков» трудолюбивых
Мне нужно клерков нанимать.


* * *
Ну кто тут трогает плечо?
Ты кто, который прикасался?
Приснится же! Тьфу, черт!
Опять прохожий навязался.


* * *
Прости меня за эту прихоть:
Мне б стать котом хоть на денёк.
Ужасно захотелось помурлыкать
И шёрстку приласкать о сапожок.

Поверьте, выбор мой случаен.
Не трать свой, патриот, запал.
Твой город мною привечаем,
В размеры просто не попал.


Из городов – великих, славных,
Где быть рожденным – это честь,
Что выделяются из равных,
Упоминаю только шесть.


Вот Лондон с Бобби-полисменом –
Туман, дожди, традиций хлам.
Кому-то памятен «Биг Беном»,
Кому-то помнится «Бедлам».


У статуи Свободы млею.
Нью-Йорк привык купоны стричь.
Гуляют снобы по Бродвею,
И ностальгия в Брайтон-бич.


Обычно, шляясь по Мадриду,
Приятель «Прадо» посещал.

За окном бабье лето прозрачное,
Шелест листьев, роняемых кленом.
Потому настроение мрачное,
Что недавно и он был зеленым.


Своей пышной, резной шевелюрою,
Ветерком поправляя прическу,
Он шутя покорил белокурую,
Всю в плакучих косичках березку.


Но и сам покоренный нешуточно
Тонконогой и стройной подружкой,
Чуть касаясь ее, круглосуточно
Он нашептывал вирши на ушко.


И от нежности этой, как в юности,
Кроны их покрывались румянцем.
Каждый день добавлял златокудрости,
Ночь украсила все лунным глянцем.