Если бы это всё придумал Кеша, я бы, наверное, даже не удивился и сразу же отказался. Но поскольку предложение исходило от Аксёна, я и не знал, что ответить, когда Кеша спросил меня, - а ты, что думаешь, Дрон?

Жена выгоняла меня в подъезд, каждый раз, когда мне хотелось курить. Дочке нездоровилось, уже несколько дней у неё держалась высокая температура. Мы снова были все вместе, хотя ещё несколько месяцев назад я не поставил бы на это и ломанного гроша. Сейчас, всё ничего - улыбаемся и вроде даже счастливы.

Проснувшись с похмелья, я попытался оглянуться назад и посмотреть на свою жизнь, в надежде отыскать в ней что-то целое и настоящее, но увидел позади себя лишь выжженное поле. Неприкаянную свою судьбу, со всеми неиспользованными шансами и авансами, которыми я не сумел воспользоваться. И вот, в этот самый вечер, почему-то накатила на меня чернейшая тоска. Когда всё вокруг начало зацветать и оживать после блокадной зимы, меня не покидало такое чувство, что я уже не очнусь от сна и в принципе никогда не просыпался, всю свою жизнь находясь в летаргическом состоянии.

Июнь 1941г.

Начальник сортировочного отдела курил, сидя на массивном подоконнике.

- Вызывали? – спросил я, заглянув в кабинет.

- Проходи, Давыдов, – закрывая окно и отмахиваясь от остатков дыма сказал Вадим Саныч. - Дело у меня к тебе серьёзное, оплачивается вдвойне.

- Значит, водителем работали? – быстро пробежала мою анкету, девушка по имени Вика.

- Да, в “скорой”, “персоналке”…

- Так, а по образованию менеджер?

- Да, только я не работал…

История эта началась с того момента, когда молодая уборщица краеведческого музея в глухом городе N, Антонина, залетела по неосторожности от местного сторожа Аникеева, болеющего сифилисом и родила дочку, которую назвала Катей. Или можно считать началом этой петляющей во времени истории момент, когда Антонина спёрла из того же краеведческого музея невероятно красивые бархатные шторы красного цвета.

Возвращаясь домой, после дружеского сабантуя по поводу чьей-то успешной защиты, у серой стены, которая некогда была частью здания я увидел её. Она стояла, закрыв лицо руками и медленно вздрагивала, издавая хлюпающие звуки.
Свистящий, пронизывающий до костей осенний ветер и рассеивающийся жёлтый фонарный свет создавали ощущение нереальности происходящего. Я осмотрелся, но вокруг не было ни души, абсолютно пустая серая улица, хотя я готов биться об заклад, что в это время здесь бывает чертовски оживлённо. Но не сейчас.

К двум часам дня, Геннадий Степанович Нидергауз был безбожно пьян. Распластавшись на полу, он, не подвал никаких признаков жизни и поэтому если бы его в данный момент увидел случайно заглянувший в комнату человек, то непременно бы решил, что Геннадий Степанович мёртв. Однако это было не так. Нидергауз был жив - живее всех живых. И видел он во сне что-то белое и до невозможности красивое.

В просторном павильоне тянуло привычным сквозняком. Декорации и свет давно были расставлены. Актёры, допивая кофе, читали сценарий. Предстояла съёмка ключевой сцены телефильма “ Четыре дня в августе”.