Я не разбит (не весь). В пустой тиши

нет смысла проклинать судьбу-злодейку.

Осколки от разломанной души

не стоят завалящейся копейки

Биографию пишешь набело по ночам... Вот и чай остыл. Соблюдая чужие правила, поджигаешь свои мосты. Пусть горят, освещая яростно, со спины. Будет гуще тень впереди. Под истлевшим парусом выплываешь в ...надцатый день, что рутиной бесцветной полнится. Вот, и фикус в горшке зачах.

Вдаль полотно дороги

льется рекой асфальта,

как на плацу солдаты

выстроились кусты.

Не найти у кольца начала. В бесконечности - два кольца.

Так из точки, ничтожно малой, подчиняясь руке Творца

возникало седое время, безгранично пространство для*.

Может быть, исполняя бремя, может просто - забавы для...

Что же там будет, может ответишь, Жница?

Сборище судеб, нагромождение фикций?

Если я с детства не приучён молиться

пустят ли в небо эти, святые лица?

Не смотри, хорошая, мне в зрачки – там живет огонь, да клубится тьма.
Если ты заветы, каноны чтишь – не смотри, прошу, не сходи с ума.
Убегай, красавица, убегай – коли быть со мной – то во мрак навек.
Я и сам не знаю – и ты не знай, кто я – серый волк или человек.


Только крепко пальцы сжимали шерсть, а в глазах светилась булатом сталь.
На меня ж охотников – рать не счесть. Я от них давно убегать устал.

Мне не дал бог крыльев, но дал пинка
(говорят - нечаянно, вроде как).


Но значительно между собой разнится
перспектива - рухнуть и приземлиться.

«Что мы будем делать с височками?»
И простой вопрос парикмахера
так внезапно довёл до точки. Но
не послать же его мне на*ер, и
не сказать: «Прострелите оба мне.
Я вас очень прошу, пожалуйста».
Так достал этот мир, в рот ё&@ный.
Прострелите, хотя б из жалости –
осень давит тугими нитями,
разрывает нейроны памяти.
А потом – ну, оставьте гнить меня.
Завоняю – так закопаете.
Мертвецу, как известно, по*еру,
что ни сделайте – всё без разницы.
***
Но, с улыбкой, достойной Джокера
/что глумливо над миром дразнится/
пряча едкости между строчками

Звучит в ночи ежиный монолог...

Сегодня ёж остался без иголок -

и вдруг без оных оказался голым.

Клокочет в горле горький кипяток

срывающихся, булькающих слов.

что жгут его, но не чужие души.

А он хотел, чтоб искренней, и лучше...

В бытовке пахло прелым кирзачом. От сильных возлияний обессилев,
на лавке пьяным спал прораб Василий с лицом, как силикатным кирпичом.
Он пьян не для веселья, не от скуки – лишь заливал терзающие муки.
Бутылка «Трех семерок». После – спирт. Обычный работяга и повеса
влюбился без оглядки в поэтессу (но, впрочем, не взаимно). Вот и спит.
Во снах его богиня, как живая, в Васильевой берлоге проживает.


Но как так получилось? Се ля ви… И в день последний нынешнего лета
решил прораб Василий стать поэтом, чтоб написать признание в любви.