В зеленом сквере пусто и светло,
Есть только небо, воздух и скамейка,
Пугливой птицы вздернутая шейка
Скользит под отведенное крыло.

А дерева душистые цветки
Баюкает срывающийся ветер,
И травы все, и даже мысли эти,
Что, от ночей бессонных, глубоки.

Приди сюда, и брось на землю тень,
Найди в карманах хлеба ломтик свежий,
И птицу накорми, и тот же, тем же
Уже не будет этот день.

Жил был телефон. И была у него подружка – записная книжка. Телефон не стоял без дела. С утра до утра приходилось ему передавать все известные и секретные разговоры, которые только ни сыпались в его покорную трубку. Записная книжка всегда маячила по-соседству, и при случае становилась не только объектом записи телефонных номеров, но даже и таких подробностей, как то, где починить, например, башмак или как переводится на финский «не ваше дело». И как-то раз телефон и его подружка отправились на прогулку в киоск с мороженым.

Жил был каблучок. Он давно отвалился от своей старой туфельки, и жил своей жизнью в поисках смысла существования. Бродил себе, бродил, и однажды, и набрел на лодку. Она была длинная, продолговатая, похожая на туфельку. И каблучок тут же решил, что именно в нем-то она и нуждается, а он, конечно же, в ней. И, как следует изловчившись, испытал на себе весь груз ее необъятного строения. Но сколько бы ни ждал каблучок, он все не прирастал к лодке, и никакая нога, шествовавшая мимо, не пожелала остановиться, и примерить на себя эту чудесную обувь.

Вы разговариваете так громко,
Букв и слогов вживляя обломки
В тонкие стены, ушные каналы,
Лампочке в цоколе легче разбиться.
Острой иголки на кончике шприца
Колет нежнее холодное жало..
Вовремя в смену взойдет переплетчик,
Букв и слогов обреченные клочья
Вылепит заново, вклеит в страницы
Так, чтобы сгладились грохоты, крики,
Так, чтобы солнца слетевшие блики
Тихо ласкали бумажные лица.

- Простите, мне кажется, здесь какая-то ошибка, вы сели на мое место.
- Правда? Но в зале кроме нас с вами никого больше нет, сядьте еще куда-нибудь.
- Я бы вас попросила...
- Я раньше вас пришел.
- У меня билет, гражданин. Ряд пятый место шестое.
- Хорошо. (Отсаживается на соседнее место рядом с девушкой)
- Почему вы сели рядом со мной? В зале полно свободных мест, неужели нужно было выбрать именно это?
- Вы меня просили пересесть, вот я пересел, что еще вам нужно?
- Покажите ваш билет.
- Показал уже при входе.
- Какого черта вы тут сели?

Жила была конфорка, и был у нее брат - конформист. И был у них дедушка - комфорт. И потому, по старинке многие называли брата и сестру через букву «М». Конфорка была дама зажигательная. Что ни день, то новая любовь. То ковш, то половник. То борщ, то голубцы.

Не привлекателен осыпавшийся куст,
Его ветвям так непривычно зябко.
И клонит их невиданная грусть,
Впитавшаяся в корни без остатка.

Вот так и ты, день ото дня темней,
Встречаешь утро каждое презренно,
Посеял кто-то вглубь твоих корней
Отчаяние равное вселенной.

И если куст - опавший и больной,
Твой кровный брат - наступят перемены,
Зажгутся ветви свежею листвой
Когда-нибудь, цветущей, совершенной.

Светлее человека я не помню.
Растение на белый подоконник
Легло, и с подоконника ему
Дарить цветы и запахи так ловко.
В замочной скважине отточенностью щелкнув
Ключа, ты в ослепительном дыму
Своих волос, и гладкости костюма
Из сердцевины ласкового шума
Переступаешь ласковый порог.
И все цветы, и запахи, и белый
Мой подоконник хором, децибелом
Несут тебе любовный слог.

Жил был пирожок. И никто никогда не мог догадаться а что же у него внутри. По этому случаю даже был созван совет, на котором выступили все окружавшие его предметы. Солнечные очки настаивали, что пирожок этот прячет внутри себя гуталин. Все потому, что гуталин казался им таким же черным, как обгоревший на пляже турист. А все обгоревшие туристы, как известно, часто прячутся от белого света. Вот и пирожок, чем не место для укрытия. Шахматная доска предположила, что в пирожок запрятались пешки, потому как именно они, по ее мнению, часто оказывались съеденными.

В форточку вылетел что ли?
Центнер поваренной соли
Слился с нетронутым снегом,
Стал двойником небывалым,
Снега двойным покрывалом.
Милым его оберегом,
Будто бы мантией устлан,
Только бы было не грустно,
Было бы не одиноко
Снегу белеть непрестанно.