Мама готовила ужин, отец смотрел телевизор, а Оля лежала на диване, отвернувшись к стене, когда в дверь позвонили. Девушка без интереса прислушивалась к смутно знакомому женскому голосу, доносившемуся из крошечной прихожей. «Наверное, это соседка с какой-то просьбой или мамина коллега.

Надоевшая самой себе, непричёсанная Осень бродила по своей большой, неубранной и гулкой квартире. Дети - рыжеволосая Сентябрина, бледный и печальный Октябрёк и мрачная брюнетка Ноябрина - разлетелись кто куда. «У них теперь своя жизнь.

Октябрьский день побледнел и осунулся в ожидании синелицых гостей. Он с детства боялся сумерек, ядовитых синих змей, ползавших по просторным комнатам их квартиры. В такие минуты Октябрёк плакал, забившись в угол, и звал маму-осень.

Каморка Оли состояла из разнообразных оттенков серого. Мрачнела кровать, накрытая покрывалом свинцового цвета. Загадочно улыбалось большое овальное зеркало. Дрожал от старости рассохшийся деревянный стол, посеревший от грязи, пыли и времени. И только большой круглый стеклянный шар, примостившийся на полочке, напоминал радугу.

В аптеке царил полумрак. Таинственно мерцали тёмные склянки, а старик-аптекарь с седой бородой и хитрыми карими глазами напоминал злобного карлика из немецкой сказки.

- Кашель, синее пятно на щеке? Плохо дело, - прошамкал он беззубым ртом. – Обречена твоя дочка. Скарамиерка у неё. Тут уж ничего не попишешь.

- Скарамиерка? – с трудом выговорила Оля странное название.

- Я здесь вместо Алексы. Это не моя внешность, не моя реальность и не мой грех, - Оля с неудовольствием взглянула на отражавшуюся в зеркале Чужую.

На неё смотрела веснушчатая полноватая девушка. Вместо мягких прямых каштановых волос пламенели жёсткие, как проволока, кудряшки.

Из винной закатной дымки вышла темноволосая женщина лет сорока пяти или пятидесяти. Она направилась к скамейке, где сидела Наташа, и вскоре устроилась рядом.

В кулинарном цехе у Наташи закружилась голова от запахов и ярких красок. Радостно улыбался торт «Лесная полянка». Грибочки, покрытые шоколадной глазурью, выглядели, как настоящие. Один раз тётя Аня взяла Наташу с собой в лес, и девочка набрала немало боровиков.

Пашка пришёл в себя ближе к вечеру. Правая щека всё ещё противно дёргалась, а в виске как будто поселился рой ос, жужжащих и жалящих. Первая осознанная мысль была о Наташе, потом вспомнился Никита. Он перестал считать этого человека братом в те страшные минуты, на тёмной улице.